Корыстный интерес

Венджинс Ник

— Урод! — наступив мне на ногу, шикнула она.

— Ум-м-м... — сжал губы я, чтобы не взвыть от боли, — дрянная, глупая девчонка! Если ты не сделаешь этого, то останешься здесь навсегда. А я поищу себе другую девственницу с магическим потенциалом.

— Можешь прямо сейчас приступать к поискам. А когда у тебя всё снова заработает, — едко ухмыльнулась она, — не забудь меня позвать. Ты же должен доставить меня своему Лучезару, не так ли? Вряд ли он обрадуется, если ты явишься без трофея.

— Всякое случается. Если я расскажу ему, через что мне пришлось

пройти, не думаю, что он не поймёт всей сложности ситуации. Лучезар без труда найдёт другой объект для своих тёмных делишек. А ты в таком случае приготовься отдать свою девственность Юсу. Можешь прямо сейчас, — в тон ей передразнил я, — сказать ему, что наш медовый месяц закончился. По их закону, вне этого времени тебя имеет право требовать любой мужчина. Ты видела казни в соседнем государстве? Здесь, я полагаю, наказание мало чем отличается. Тебя прилюдно...

— Заткнись, — побледнела Акада, обдумывая своё положение и глядя на меня широко распахнутыми глазами, лазуриты которых заметно потемнели от страха.

— Шах и мат, Акада.

Она молча испепеляла меня взглядом, продолжая... нет, не танец, а терпеть мою нескромную близость. Но тут её как будто осенило, и она с подозрением поинтересовалась:

— А как они проверят? Вдруг мы соврали?

— Они не проверяют. Просто нам даётся один месяц на занятие любовью. Скорее всего, они подошлют соглядатаев или, учитывая вожделение Юса, начнут откровенно следить за нами, пытаясь подловить на лжи. Не уточнял, как именно они отслеживают и проверяют, но это очевидно же. А дальше, если жена не беременеет, она идёт в расход.

— И ты тоже пойдёшь в расход.

— Я переживу, в меня племянница короля втюрилась, — скорчив ей гримасу, криво усмехнулся я. — А вот ты, недотрога, поплачешь ещё. Неизвестно, кому тебя отдадут после Юса. Наверняка какому-нибудь старикану-вельможе или заезжему гостю. Юс — щедрый, всех гостей своим гаремом угощает. И ещё он на площадь своих девиц периодически выставляет. Для всеобщего увеселения. Там никто с тобой кадриль танцевать не станет. У простого народца и манеры простые: отымеют тебя все подряд, да без лишних разговоров.

— Как же я тебя ненавижу, Риши.

— Пусть. Зато я честный.

— Да, но при этом ты самый отвратительный, заносчивый, самовлюблённый, наглый хам из всех, кого я когда-либо встречала.

— Уж чья бы корова мычала! Сама такая. И я тебя тоже ненавижу. Слишком гонора много. Необоснованного причём. Даже Барбара симпатичнее тебя. И моложе к тому же. Лет на десять. Свеженькая вся, сочненькая, кожа молодая, не шелушится, а грудь у неё... м-м-м... сладкие яблочки! А у тебя вон уже морщинки в уголках глаз, — присмотрелся я.

— Нет у меня никаких морщинок! — вспыхнула Акада, нервно коснувшись своего лица.

— Нет, есть!

— Нету!

— А я говорю — есть. Это всё от затворничества и от задранного в гордыне носа. Послушай, мне глубоко наплевать на твои морщинки. И на то, как выглядит твоя грудь. По большому счёту мне вообще всё равно, с тобой возвращать свою магию или с другой девушкой. Но я великодушно пойду

тебе навстречу, памятуя о том, как ты героически бросилась в огонь, спасая мою жизнь. Ну и... я просто с тобой уже давно знаком.

— Ты — форменный негодяй! — засопела Акада, едва сдерживая слёзы и обиду, бившуюся в её глазах. — Хорошо. Я притворюсь, что у нас медовый месяц.

— Отлично. Начинай.

— Это как?

— Целуй.

— Но я... — испуганно отстранилась Акада, уперев руки в мою грудь.

Не стал я дожидаться разрешения. Схватил за волосы и впился в эти... идеальные губы.

Как закончился танец, я не помнил. Очнулся, когда меня тронул за плечо Юс. Он что-то говорил, смеялся, куда-то звал... Всё вокруг плыло, и было как во сне. Адски горели губы и глаза Акады, а язык всё ещё чувствительно пульсировал, напоминая, как только что сладко сплетался с другим языком; как нежно скользил или наоборот — напористо заставлял отвечать на ласку.

С трудом отпустив лицо Акады и приложив неимоверные усилия, чтобы не встречаться с ней взглядом, я рвано выдохнул, после чего развернулся и быстро пошёл следом за королём к праздничному столу.

Крепкий орешек

После праздничного ужина, в течение которого я делал всё возможное, чтобы не смотреть в сторону Акады, гости в полном составе отправились на улицу. Там, в шикарном центральном дворцовом парке, на фоне ночного неба, начался фейерверк. После чего нас ожидало цирковое представление.

Акада стояла рядом, по-детски радуясь салюту, выступлению факиров, акробатов и канатоходцев.

— Мороженое? — влез между нами Юс и протянул два рожка.

— С удовольствием, — взяла свой Акада. — М-м-м... клубничное, моё любимое!

Снова посвятив всё своё внимание циркачам, она и не замечала (как я думал), что мы с Юсом застыли со своими рожками, пожирая её глазами. Но я ошибался. Акада прекрасно всё замечала. Кокетливо повернувшись, она принялась засыпать Юса глупыми вопросами, а тот с маниакально блестевшими глазами старался отвечать снисходительно вежливо, хотя я прекрасно понимал, как трудно было ему мыслить в тот момент.

Тут Юса отвлекли, и он оставил нас одних. Наконец-то! Но что мне это дало? К своему стыду, я потерял над собой контроль и совершенно не мог отвести глаз от губ Акады, а она вытворяла с мороженым нечто невообразимое. Мигом вспотев от подобного бесстыдства, я протянул ей свой рожок. Чтобы она проделала и с ним то же самое. На бис.

Мне казалось, что я уже реагировал на каждое её движение ртом. Нестерпимо захотелось пройтись языком по этим сладким, измазанным в клубнично-молочной пене губам. Мои глаза распахнулись шире, когда она намеренно — гадина! — высунула язык и, как бы играючи, принялась нализывать этот несчастный розовый шарик, после чего несколько раз засунула его полностью в рот, начав нежно возить губами то вверх, то вниз, нарочито аккуратно снимая пену круговыми облизываниями.