Кошка, которая улетела из Кабула

Работая над этой книгой, я всегда говорила, что пишу мемуары, что на самом деле не совсем так.

Мемуары пишут на закате дней убелённые сединами герои, чтобы рассказать наконец миру, что там было на самом деле.

А я? Я точно не герой (по крайней мере пока, вдруг главные свершения ещё впереди?), до заката дней мне явно далеко и, хотя мои волосы начали седеть в августе 2021-го, когда талибы 1 взяли Кабул, убелюсь я тоже ещё не скоро. Да и что там было на самом деле пока что тоже рассказать целиком и полностью не выйдет – времени прошло маловато, поэтому придётся быть вежливой и дипломатичной, имён не называть, да

и нет не говорить, чёрное с белым не носить и больше хвалить, чем ругать. Иными словами, придётся следовать старому доброму афганскому принципу: «Всегда правду, но никогда не всю».

И всё-таки эта история о несусветном упрямстве, великом любопытстве, большой любви и огромном мире, о счастье среди несчастья, о том, что невозможное возможно, о приключениях на грани фола и об относительности примерно всего – эта история должна быть рассказана и отпущена на свободу. А то, что не войдёт сюда, я расскажу в романе (который тоже когда-нибудь издам, быть может).

PS: коллеги-востоковеды, настоящие и будущие (особенно будущие), пусть мои записки уберегут вас хотя бы от некоторых ошибок. Помните, что наша специальность – это не только приключения, безудержное веселье и непонятные другим шутки, но и бессонные ночи, звенящие нервы, культурные шоки и обратные культурные шоки, а иногда ещё необходимость работать за еду. Знайте, что ваши мечты могут не сбыться, сбыться не так, как вам хотелось бы, что, впрочем, вовсе не значит, что пытаться не стоит. Пытайтесь и будьте отважными. Если даже кошка смогла улететь из Кабула, то у вас и подавно всё получится.

А теперь «за мной, читатель!». (с)

На том берегу ждало неведомое.

На мосту через Аму-Дарью, по которому сорок лет назад покидали Афганистан советские войска, были расстелены коврики для намаза; скучала под жарким октябрьским солнцем вереница грузовиков, ожидая, пока окончат молитву талибские 2 пограничники. За спиной остался город Термез – оазис спокойствия и предсказуемости перед прыжком не пойми куда, и где-то далеко-далеко, на другой планете, остались Москва и Ташкент. Дул в лицо горячий ветер-афганец с той стороны, развевал флаги и, хотелось бы мне сказать, трепал мои волосы, но волосы были тщательно запрятаны под чёрный хиджаб.

На том берегу ждал Кабул – уже виденный четыре раза и всё же новый, ждали двенадцать часов на такси по афганским дорогам, ждала зима в доме без печки, гранатовое дерево во дворе, озёра Бамиана и вечерние прогулки через покрытые инеем картофельные поля, круассаны на завтрак, бессонные ночи в разговорах о политике, раненые в госпиталях, менялы на валютном рынке, ждал мой будущий муж, мой самый необычный журналистский опыт и прочие грани нашего прекрасного и яростного мира. Но, главное, там меня ждала кошка.

Впрочем, обо всём по порядку.

– Иран… Персия… Вам лавры Грибоедова покоя не дают, да?

В ту зиму мне вдруг показалось, что жизнь проходит мимо. Сначала я зачитывалась ЖЖ иранского посла в РФ 3 ,

потом получила в подарок самоучитель персидского и поняла, что язык-то, в общем, лёгкий. А потом перевод и переводоведение, на которых я училась второй год, стали казаться невыносимо скучными. То ли дело Исламская революция, ядерная программа и прочие ближневосточные дела! О них-то – неуклюже, но с увлечением – я и начала говорить, а потом ещё и новости читать, чего раньше за мной не водилось совершенно.

Домашние мои наблюдали настороженно, но не противоречили. Поскольку сами они от всяких там востоков были страшно далеки, в советники призвали знакомого, который несколько лет проработал в Японии (не то в посольстве, не то в структурах-которые-нельзя-называть, об этом история умалчивала). Казалось бы, где Япония и где Иран, но на безрыбье, как известно, и рак.

Мы встретились в кафе у метро «Дмитровская», куда серьёзный дядька в костюме забежал после службы, чтобы устроить мне экзамен на знание истории Ближнего Востока (даром, что японист) и между делом выяснить, не получится ли из меня военный переводчик или что-то вроде того (мы оба быстро поняли, что нет, не получился бы).

– Иран, конечно, страна интересная, – задумчиво сказал дядька после обсуждения прав женщин в исламе и казни несчастной Фаррухру Парсы 4 , а потом добавил ремарку про лавры.

А ведь верно, они не давали мне покоя. Серый костюм озвучил то, в чём я сама себе не сознавалась: мне хотелось быть героем. Хотелось жизни, может, и короткой, но яркой и необычной – с путешествиями, со знанием десяти языков, большой любовью и большой славой, чтобы все ахали, услышав мои рассказы. Чтоб стать послом в тридцать три года, как Грибоедов – даром, что ли, мы с ним тёзки и оба носим очки? 5

– Так куда же думаете поступать? – долетело до меня сквозь туман великих мечт.

В тот вечер я узнала, что персидский, увы, изучают мало где. Одни университеты были слишком далеко (ехать в Казань или Астрахань мне не хотелось), другие казались недосягаемыми (даже при тогдашнем безудержном романтизме и максимализме мне хватило ума понять, что к поступлению в ИСАА или МГИМО с наскоку не подготовиться).

– Я бы на вашем месте подождал годик, – сказал мой собеседник, звякая ложечкой в чашке. – Этим летом всё равно уже вряд ли успеете.

Был февраль.

– Успею, – сказала я. В невозможное я – до сих пор не знаю, к счастью или к сожалению – тогда не верила.

Он кивнул, будто даже и не удивившись моему упрямству.

– Ну, тогда подумайте про Петербург, это классическая школа востоковедения. У меня там товарищ учился, очень хвалил. Правда, он вроде был с урду, но карьера у него сложилась хорошо.

Я уже думала. Выражение «классическая школа» понравилось мне невероятно. Это же, наверно, как у Лотмана в «Беседах о русской культуре». Классическая школа… Это, же, наверно, так, как учились декабристы… и Грибоедов. Путь в Тегеран лежит через Петербург. Решено.