Кошка, которая улетела из Кабула

Ковальская Александра

Через несколько дней я написала заявление в своём старом вузе, прося отчислить меня со второго курса по собственному желанию. Сотрудники учебного отдела пришли в ужас – я была отличницей, а отличники по собственному желанию отчисляются всё-таки не каждый день, а декан, узнав, что за сумасшествие тут творится, позвала к себе в кабинет и спросила: «Саш, ну зачем вам это? Получите свой красный диплом, тогда уже и решите… Персидский же можно и самостоятельно выучить».

Сейчас приходится признать, что она была совершенно права. Персидский можно было выучить самостоятельно, а диплом востоковеда никаких привилегий в трудоустройстве не давал, как говорится, от слова «совсем». Но тогда я была непреклонна. Сколько мне осталось – никто

не знает, со здоровьем не всё гладко, а я хочу принести пользу человечеству, а не тратить свои лучшие годы на анализ англоязычной прозы. Молодости, как правило, наплевать на доводы рассудка – снова не знаю, к сожалению или к счастью.

Я забрала документы и села за учебники. На то, чтобы подтянуть матчасть к вступительным экзаменам по русскому, английскому и истории, у меня оставалось месяца четыре. Это был один из поворотных моментов, которые поделят мою биографию на «до» и «после». Но тогда я этого ещё не зна…

Впрочем, вру. Я уже догадывалась, что судьба моя совершает крутой поворот – один из.

За восемь лет до встречи с кошкой

Я сижу в аудитории корпуса восточного факультета, что на Университетской набережной, 11. За окном морозный, не по-петербургски погожий день, блестит под солнцем снег на Неве, а за ней сияет купол Исаакия. Склонились над партами ясные студенческие головы: кто читает, кто рисует, кто печатает в телефоне. Аудитория на две трети пуста – в конце семестра лекции по введению в востоковедение слушают самые стойкие. Не то, что в сентябре.

– Востоковед может работать где угодно, от разведки до овощной базы. Перспективы огромные, – говорил нам первый лектор в начале первого семестра.

В своих желаниях я оказалась не одинока. Как минимум треть первокурсников собиралась в МИД, ещё треть – в ООН 6 . Казалось, стоит только закончить, как встретят у крыльца будущие работодатели, похвалят за выдающиеся успехи в изучении персидского и вежливо предложат подписать контракт, и поедешь ты в страну изучаемого языка в высоком чине, при высоком окладе, уже овеянный славой. И все будут качать головами: «Как, вы ТУДА? А ведь такой молодой…». В общем, главное – закончить, а там до блестящего будущего два шага.

6

Надо сказать, у некоторых выпускников всё складывалось очень даже недурно: кто-то правда попадал в МИД, кто-то в Красный Крест, кто-то становился переводчиком, скажем, на строительстве новой АЭС где-то в южном Иране. Но таких было очень, очень мало.

Правда, выяснилось, что с Ираном мы можем не сойтись характерами. Не кружила больше голову персидская сладкоречивость, не впечатляли подвиги ахеменидских царей, а таароф – хитроумный иранский этикет, который требовал отказаться от подарка не то три, не то семь раз прежде, чем его таки взять – и вовсе наводил тоску. И неужели правда в тегеранских автобусах придётся говорить: «Извините, что я к вам спиной» и слышать в ответ: «У цветка нет спины»? Они серьёзно?

– Это ирония такая, да? – спросила я как-то на паре персидского, пытаясь уложить в голове все эти цветистые обороты.

– Что вы, Саша! – изумилась преподавательница. – Это вежливость!

Вежливость! Всё-таки великий человек был Грибоедов, раз с ними ухитрялся подписывать договоры. Куда мне до него.

Об иранцах разговор будет впереди, потому что однажды вместо Пешавара мне придётся полететь в Тегеран на целых восемь месяцев, но тогда, осенью 2013-го, Иран стремительно сдавал позиции.

– Подожди, – сказал одногруппник, – во втором семестре у нас будет больше Афганистана. Афганистан очаровательный.

К слову, специальность наша называлась «История Ирана и Афганистана», но слово «Афганистан» в названии говорило

мне довольно мало: ну да, есть такая страна, в которой вечно что-то происходит, там десять лет стоял контингент советских войск, а ещё кто-то штурмовал дворец Амина. Помнилась фраза «Афганистан никем и никогда не был завоёван» (что, кстати, не совсем так – завоёвывать-то завоёвывали, удержать никто не смог) и ещё что-то про теракты и наркотики. Да, ещё когда-то давным-давно через Афганистан проходил Александр Македонский и голубоглазые светловолосые афганцы – это вроде как потомки его воинов. Всё это, конечно, было любопытно, но до полноценной влюблённости не дотягивало.

Всё началось с трёх чашек чая. С книги «Три чашки чая», написанной американским филантропом Грэгом Мортенсоном, который строил школы для афганских и пакистанских детишек (то есть якобы строил, злые языки говорили другое). Вообще Грэг – личность спорная, а книга была довольно скучная – я через силу читала её в маршрутке по пути в Петергоф, где первокурсников селили в общежития, и чуть было не бросила… но тут пришли ОНИ.

Пуштуны-вазири.

С ног до головы в чОрных одеждах, крест-накрест перепоясанные пулемётными лентами.

Образ был такой яркий, что сердце будущего востоковеда пропустило удар.

Те выходные я потратила, выясняя, где живут и чем занимаются эти удивительные люди (домашнее задание по персидскому осталось не сделанным, и в понедельник я впервые прогуливала пару, спрятавшись в библиотеке).

Племенные законы. Кровная месть. Гостеприимство. Кинжалы в серебре, подведённые сурьмой глаза и браслеты с колокольчиками. Вот как, скажите на милость, было не интересоваться этим всем?

А была ещё Генрико Сергеевна, которая на занятиях по этнографии рассказывала про афганские свадьбы и ностальгировала по Афганистану 60-х, свежему хлебу, пикникам в Исталифе и местным красавцам.

– Ох, как они танцуют аттан! 7 Волосы по ветру летят, белые одежды развеваются!

А был ещё Сергей Евгеньевич, который в годы советского военного присутствия работал в Кабуле в доме культуры (и которого мы называли «этот старый разведчик», имея в виду, конечно, не возраст, а стаж). На первом курсе он преподавал нам введение в специальность и щедро делился историями:

– Заезжает, значит, во двор танк да кааак бахнет. Вот вы слышали эхо от танкового залпа, да ещё в горах? Нет? И не советую. Ну, я вышел на балкон, а из люка, значит, вылезает танкист, и говорит: «Закурить не найдётся, братишка»? По-русски говорит. Я ему: «Где язык-то выучил?». А он мне: «Так в Туле у вас, в танковом училище!».

7

Аттан – традиционный танец пуштунов Афганистана и Пакистана. Танцоры, которых может быть сотня и больше, движутся по кругу под бой барабана, время от времени поворачиваясь вокруг себя и постепенно ускоряя ритм. Изначально аттан был ритуальным танцем и исполнялся с саблями в руках.

Или:

– А хозяин предупреждает: ты, мол, у окна сильно не маячь, там за рекой мой кровник живёт. Как бы пакость какую не сделал, собачий сын.

На фоне этих баек Иран побледнел и померк. Да бог с ней, с дипломатической карьерой. Не хочу я быть послом в Тегеране, хочу быть владычицей морскою, то есть переводчиком в Красном Кресте.

Лежат на полу горячие квадраты солнечного света, золотится под январским солнцем купол Исаакия на той стороне Невы. В аудитории сонно и душновато, слушать лекцию лень. Я подпираю щёку рукой и начиняю грезить. Вот я где-нибудь в провинции Кандагар, третьи сутки без еды и сна, вся в пыли, перевожу с пушту и кого-нибудь спасаю. И пули свистят – бой идёт совсем неподалёку. А я всё равно перевожу, и рядом такие же сильные и смелые коллеги, и мы друг друга понимаем с полувзгляда.