Кошка, которая улетела из Кабула
Шрифт:
Вот это жизнь, вот это я понимаю. Надо просто освоить пушту – и дело в шляпе, работа мечты в кармане. Правда, пушту начнётся только на третьем курсе, но это ничего. Говорят, он сложный и на любителя, но я любитель. Я ррраз и выучу. Можно ещё урду выучить заодно. А хорошо бы и арабский как-то довести до ума. Но сначала хорошо бы выспаться.
В ту пору мне (и не только мне) казалось, что выучить можно примерно всё. Мало того, что в программе на первом курсе было четыре иностранных языка: персидский, арабский, дари 8 и английский, меня угораздило взять факультатив по немецкому и пытаться учить хинди и пушту самостоятельно (при этом я писала курсовую про язычников Гиндукуша 9 – для этого требовалось прочитать гору дополнительной литературы, а неязыковые предметы тоже никто не отменял). Попытка объять необъятное
8
Некоторые лингвисты могут возразить, что персидский и дари (да и таджикский тоже) – это всё диалекты одного языка, но для меня они всегда были разными языками. На первом курсе – особенно.
9
В принципе, после огромной книги Карла Йеттмара «Религии Гиндукуша» что-то новое на эту тему написать было крайне сложно, но на первом курсе мне казалось, что я смогу.
учи персидский и арабский,
немецкий, инглиш и дари,
пушту, урду… но лучше сразу
умри.
…всё, решено. Пушту и Красный крест. Это просто вопрос времени.
Вот так большая любовь к Ирану оказалась влюблённостью и со временем прошла, а чувства к Афганистану выросли буквально из ничего. И по сей день цветут.
***
Исторически сложилось, что преподаватели востфака бывали со студентами довольно суровы. Некоторые примеры входили в местный фольклор: мне рассказывали, как знаменитый иранист Иван Иванович Зарубин, профессор и знаток памирских языков, бросил в печку чью-то дипломную работу – правда, не целиком, а часть, посвященную исторической грамматике белуджского (она показалась профессору слабоватой). К слову, тот же Зарубин не отвечал на письма своего норвежского коллеги Георга Моргенстьерне 10 – видно, тот был тоже недостаточно хорош.
10
Георг Моргенстьерне (1891 – 1978) – норвежский лингвист, специалист по индоиранским языкам. Неоднократно ездил в экспедиции в Афганистан, Пакистан, Иран и Индию.
Дело было в старые добрые времена, когда дипломы печатали на машинке, а материал для них искали в архивах и библиотеках, но и в наши дни то, что казалось «слабоватым», могло навлечь на наши пустые головы профессорский гнев. Не перечислил названия всех ручьёв, которые перешла русская армия по пути к Гяндже? Позор. Не можешь сходу определить, от какой породы арабского глагола образовано это причастие? Безобразие (и неважно, что ты не арабист)! 11 Не помнишь, сколько шрамов было на теле пророка Мухаммада, мир ему, и в каких битвах он их получил? Да ты просто профнепригоден, неуч.
11
Пары арабского иногда напоминали мне учебку морских пехотинцев из «Цельнометаллической оболочки» Кубрика.
Кстати, я с тех пор помню, что Аллах сотворил мир словом. Сказал: «Кун!» – «Будь!» – и мир появился. Похвастать этими знаниями пока толком не удалось, потому что мои кабульские товарищи знали про сотворение мира меньше меня. И про сотворение человека из сгустка тоже.
– Ты смотри-ка, у нас завёлся мулла, – говорили они ехидно. – Симпатичный мулла, да? Только умничает много.
Не удалось похвастаться и теми средневековыми текстами на фарси, которые мы разбирали целых два курса и сдавали на выпускных экзаменах (благо к тому времени мы успевали к оборотам вроде «Любовь – это птица, которая для птицы сердца и птицы сердец – приманка и силок» или «Любовь – это грабёж обуви благополучия» 12 привыкнуть и даже успевали большую часть текста выучить наизусть).
12
Сайф ад-Дин Бахарзи. «Рисале дар ‘ишк». Введение, перевод с персидского и комментарий В.А. Дроздова // Восток (Oriens). Афро-азиатские общества: история и современность. 1996. № 4. М., 1996. С. 110–135.
– Бедная девочка, – вздыхали иранские товарищи. – У нас такое студенты-филологи в университетах читают, да и то не на первом курсе. Вам-то оно зачем?
Зачем-зачем… Чтобы пригодилось когда-нибудь. По крайней мере, мне тогда хотелось себя утешить именно этим.
Кое-что, впрочем, правда потом пригождалось. Например, однажды мне удалось ускорить решение бумажных дел в Кабуле, просто показав на висевший на стене портрет со словами:
13
Мир Вайс Хоттак (1673 – 1715) – вождь афганского племени гильзаев, первый независимый правитель Афганистана в 1709 – 1715 годах.
14
Впрочем, то, что запоминалось, запоминалось намертво. На днях бывший одногруппник сказал, что до сих пор помнит вес курдючного барана и количество осадков над Каспийским морем.
Кстати, объяснить афганцам, кто такой востоковед, с чем его едят и почему у меня в голове столько странной информации было ой как непросто. Вспоминается анекдот. Едет как-то Шаляпин 15 на извозчике, а кучер его спрашивает:
– Чем занимаешься, барин?
– Пою.
– Все мы поём, коли делать нечего. А занимаешься-то чем?
Вот так же и с афганцами. Идея изучения региона вгоняла собеседников в ступор.
– Какая у тебя специальность, Алекс?
15
Шаляпин Фёдор Иванович (1873 – 1938) – оперный певец, солист Большого и Мариинского театров, а позднее – Метрополитен Опера в Париже.
– Востоковедение.
– Ааа. Ммм. А это что такое?
– Язык, история и политическая система какой-нибудь восточной страны. Культуру изучаем, традиции…
– А зачем?
– Интересно же!
– А где работают такие, как ты?
– Да где угодно. В Красном кресте, в МИДе. Преподавать можно. Или наукой заниматься.
– Ммм. Ааа, – по глазам афганца было видно, что мой ответ логичным не показался. – А почему Афганистан-то?
– Может быть, потому что мне нравится? – я начинала терять терпение.
– Ты странная, – афганец пожимал плечами и заговаривал о другом.
– Мы ещё на стажировки ездим, – расписывала я как-то прелести востоковедения одному кабульскому знакомцу. – На полгода или на год. Кто в арабские страны, кто в Индию или Китай…
– Родителей ваших жалко, – сказал он.
Так что же на самом деле делает в Афганистане особа, которая изучает чёрт-те что? Ну правильно, шпионит. Отрицать было бесполезно.
Но ведь знающий иностранец на востоке и правда выглядит, хм, необычно. Автор этих строк видел в бейрутской маршрутке немку, которая отвечала на вопросы водителя по-арабски. И неплохо так отвечала.
– Шпионка! – толкнул меня локтем друг-ливанец.
– Точно, – кивнула я.
Тогда я решила, что на востоке лишний раз познаниями лучше не хвастать, но потом благополучно забыла о своём решении. И очень зря.
Из дневника:
«Вчера сдавали самый страшный зачёт по религиям стран Азии и Африки (то есть понимаете, да? Азии и Африки. От Марокко до Японии. Историю стран Востока мы сдавали так же – ВСЕХ стран. Или почти всех, за вычетом, может быть, какой-нибудь Джибути). Сдавали всем курсом, долго и упорно: начали в 10 утра, ваша покорная слуга освободилась в 11.15 и при этом была далеко не последней. Каюсь, я готова была не блестяще и решила со сдачей не торопиться. Преподавателей было трое, но я уповала на то, что часам к четырём они растеряют боевой задор, а последним, глядишь, и вовсе автоматом поставят. Как же! Задора они не растеряли ни в четыре, ни в шесть, ни в восемь, ни впоследствии, когда корпус уже успел закрыться. Спрашивали подробно, слушали внимательно, смотрели в оба. В итоге возникла новая легенда о том, как три преподавателя под орех разделали превосходящие силы студентов в битве за 175-ю аудиторию. «Праздник ума», – посмеялась С. И то верно. Возможность для такого безудержного веселья выпадает раз в год, и гори всё синим пламенем! Пускай жена ждёт дома с борщом, футбольный матч пропущен и спать хочется! Но до чего же упоительно слушать студенческие благоглупости».
«Вьетнамисты рассказывали:
– Празднуем мы день рождения Хо Ши Мина. Подходят какие-то филологи, спрашивают, что мы делаем. Мы такие: ну вот, день рождения Хо Ши Мина празднуем. А они: он сам-то придёт?».
«Из лекции по исламоведению. Один молодой суфий очень хотел, чтобы его шейх открыл ему сотое имя Аллаха, тайное и способное творить чудеса. Шейх решил испытать своего ученика: дал ему нечто на подносе, завязанное в платок, и попросил отнести по такому-то адресу. Любопытный юноша по пути платок развязал, оттуда выскочила крыса и убежала. Ученик вернулся к шейху в слезах, говоря: