Кошка в сапожках и маркиз Людоед
Шрифт:
Маркграф посмотрел на меня с сомнением, а потом словно бы нехотя кивнул и предупредил:
– Только не навредите никому.
– И в мыслях не было! – возмутилась я. – Как вы могли подумать!
Он пробурчал что-то невнятное, а я сразу перешла в наступление:
– Позвольте мне съездить за каплями для Марлен?
– Зачем вам? – угрюмо спросил Огрест.
– Хочу посмотреть город, - я пожала плечами, показывая, что никакого злодейства не замышляю.
– Хорошо, действуйте на своё усмотрение. Я распоряжусь, - сказал маркграф и ушел, а я осталась в коридоре, кусая губы
Возможно, разумнее было бы взять деньги и вернуться, но маркиз Людоед словно бросил мне вызов, и я просто не могла его не принять. Вот так расписаться в собственной беспомощности и уехать? Меня посчитали ведьмой из-за какой-то глупости, и я заплакала в платочек и гордо удалилась в столицу? Чтобы вы потом насмешливо кривились, месье Огрест, когда слышали о пансионе мадам Флёри? Нет, такого удовольствия я вам не доставлю. Посмотрим, сможете ли вы избавиться от меня.
Но больше всего меня возмущало отношение к Марлен. Если ты – дядя, если ты любишь племянницу, которая осталась сиротой, то зачем создавать вокруг ребёнка какой-то ледяной шар? Почему не рассказать о ней всё, не обсудить её характер, привычки, чтобы мне проще было подступиться к девочке? К чему было доводить её до истерики, когда можно спокойно объяснить, что красные сапоги – не ведьминский знак, а просто красивая обувь.
И госпожа Броссар… Какую роль она играет в этой истории? Добрый ангел-хранитель семьи или, наоборот, злой гений? Что она там нашептывала Марлен на ухо? Может, молитву читала, отвращающую нечистую силу?
После обеда я подошла к господину Планелю и объявила, что еду в город вместе с ним. Госпожа Броссар слышала это и недовольно нахмурилась.
– Месье маркиз позволил мне осмотреть город, - с улыбкой объяснила я ей. – Если вам надо что-то купить, я с удовольствием окажу вам эту услугу.
– Нет, благодарю, - сказала она с неприязнью, мазнула взглядом по моим сапожкам и отправилась в кухню, давать указания Лоис, как готовить «лёгкую и питательную пищу» для Марлен.
– Буду ждать вас у ворот, - сказал Планель, надевая меховую шапку. – Одевайтесь потеплее, мороз крепчает.
– Буду через десять минут, - заверила я его и побежала в свою комнату.
Мне хватило пяти минут, чтобы надеть пальто, пуховой платок, шляпку, перчатки и взять сумочку. Денег у меня не было, но выйти из дома без сумочки – дурной тон. Красные сапоги тоже невозможно было ничем заменить, и я гордо простучала каблуками по лестнице. Если тут такие дремучие люди, что верят во всякую ересь, это не значит, что я должна идти у них на поводу.
Возле ворот меня ждали открытые сани, и Планель откинул медвежью шкуру, чтобы я могла сесть и укрыться, а сам забрался на козлы и взял поводья.
– А что случилось с родителями Марлен? – спросила я, как только лошади тронулись. – Месье мэр сказал, что произошел несчастный случай…
– Ничего толком не знаю, барышня, - не слишком охотно ответил Планель. – Я ведь тогда не работал у милорда Огреста. Он нанял меня уже после несчастья. Лоис была в замке старшей кухаркой, она и попросила взять меня в замок.
– Старшей кухаркой? Значит, были ещё слуги? – тут же насторожилась я.
– Были, и много, - хмыкнул
– Как странно, - заметила я.
– Ничего странного, - возразил конюх.
– Вы в столице, наверное, привыкли, что у богатеев должна быть целая армия на побегушках. Но милорд – он хоть и богатей, но простой человек. Ему много не надо. Он бы и вообще без слуг обошёлся, но старается ради племянницы. Очень он её любит, всё для неё.
– Как интересно, - пробормотала я. – А что, вообще, говорят о смерти лорда Шарля и его жены?
– Поехали покататься, коляска сорвалась на горной тропе, упали в озеро и утонули. Такое тут бывает, дороги крутые, ездить надо осторожно, а лорд Шарль – упокой небеса его душу – любил полихачить. Он, вообще, был такой, с огоньком!.. Но это понятно - ему не надо было управляться с каменоломнями, поэтому жил в своё удовольствие. А милорду после смерти отца было всего двенадцать. Три года у него был опекуном старик Лиленбрук, а потом милорд - всё сам. И ведь поднял и рудники, и школу построил, и церковь – мы тут ни в чём не нуждаемся. Святой человек…
– Значит, его любят в городе? – невинно спросила я, поплотнее запахивая платок, потому что мороз щипал и за нос, и за щёки.
Конюх замялся, и я поняла, что попала в цель. Интересно, за какие такие заслуги «святому человеку» дают прозвище лорд Огр?
– Любят, - проворчал, в конце концов, Планель и переменил тему, подхлестнув лошадей. – Скоро приедем, барышня. Аптека на той улице.
Я вызвалась сама зайти за лекарством, чему Планель был только рад.
– Милорд уже заплатил, - сказал он, спрыгивая с саней и приплясывая, чтобы согреться. – Вам только забрать.
Поднявшись по трём ступенькам, я открыла дверь, над которой красовалась вывеска «Аптека Ферета». Звякнул колокольчик, и мне навстречу вышел уже знакомый мужчина – тот самый, который приходил к Марлен.
– Ещё раз приветствую, барышня Ботэ, - сказал он с полупоклоном. – Приехали за каплями? Они уже готовы, сейчас принесу.
Он прошёл к полке со склянками, баночками и коробочками, а я внимательно наблюдала за ним. Аптекарь был моложе Огреста, тоже высокий и светловолосый, хотя и не такой красивый, конечно. В любом случае, глаза у него были не голубые, а серые. Это я разглядела совершенно точно. Зато он улыбался. И синяя форменная куртка ему очень шла.
– Откуда вы знаете моё имя? – спросила я, пока он заворачивал в бумагу, а потом в толстую ткань пару стеклянных колбочек, заткнутых пробками.
– Это – Шанталь-де-нэж, - засмеялся аптекарь, и на щеках у него появились очаровательные ямочки. – Тут сразу узнают о новом человеке. А к вам – особое внимание.
– Почему? Из-за красных сапог? – спросила я, пока он перевязывал свёрток с лекарствами тонким шнурком и запечатывал печатью с гербом Королевских Аптек.
– Уже знаете? – аптекарь покачал головой. – Дремучие, суеверные люди. И ничего пока с этим не поделать. В этих краях так. Властвуют две великие силы – колдовство и зима. Поэтому вчера обсуждали только ваш приезд. И будут обсуждать ещё долго.