Кошмар на улице Зелёных драконов
Шрифт:
И мы пошли вдвоем.
Свиток 6 — Смех учителя — 9
Ли Кин
Всего—то несколько дней как шла я с рынка, расстроенная издевательствами Ли Фэн, домой, тащила скромную свою добычу домой родителям и тихим седовласым нашим мастерам, да жизнь тогда казалась мне безрадостной и беспросветной, но вот же — снова с рынка возвращаюсь я домой, да только с щедрыми дарами и жизнь моя уж изменилась! И миновать смогла я участи цветком стать запертым в столичном борделе, и меч мой в ножнах приятно отягощает пояс, напоминая, что ныне
Сердце замерло, припомнив странное виденье, где тот добрый путник, угостивший меня рисом и даже предлагавший угостить вином, изящно двигая руками и рукавами обтрепанными, какое—то колдовство, божественно прекрасное, с шестью чашами и чаем сотворял, но вдруг исчезло все — и очутились мы в глухой какой—то местности у моря на скале, а он вдруг бросился с мечом атаковать меня, потом же внезапно поцеловал и даже пытался приласкать.
Вот вроде много мужчин красивых, статных, мужественных, мускулистых, богатых, искусствами увлеченных или милосердных к бедам людей. Я сколько—то таких встречала. И ни один мечтаний таких постыдных в моем уме и душе моей не пробудил! Да даже господа, что наняли меня, они хоть и божественно красивы — иных сравнений я при лицезрении их не подберу — а все же мыслей таких и чувств в душе моей не пробуждали! И взволновал меня сильнее путника, играющего с чашами, во жизни всей моей лишь один: тот негодяй из храма на улице Зеленых драконов. Но тот ужасно меня разволновал: уж столько лет прошло, а тошно вспомнить! А этот… да что со мной?..
Да, впрочем, он тогда, когда опять увидела его я пальцы тонкие, изящно играющие с чаем и чашами, спросил меня так просто: «Рис не будешь, брат?», как будто и не было ничего. Я смущенно ощутила запах пота — как будто и правда отчаянно я билась с ним в том поединке в глуши — а он лишь усмехнулся. Спокойный. Да вообще… в видении том, когда внезапно он полез ко мне, я его я приложила коленом по нефритовому жезлу, скрытому под одеждою. Ведь если б он и правда владел тем колдовством — и мы сражались где—нибудь вдали — то разве смог б мужчина быть таким спокойным и дружелюбным, когда ему вот только что почти я приложила по месту чувствительному самому? Меня отец учил, что ежели беда совсем нагрянет, а помощи совсем не будет, то есть место, удар в которое мужчин от сладостных желаний отвлечет. И мудрость отцовскую я, внезапно вспомнив, применила на той скале морской. Но… ничего. Тот путник после мне так улыбался, словно ничего с ним не было.
Тем более, в видении в странном том, он то меня пытался убить, то вдруг хвастаться стал своим любимым струнным инструменте, а наяву кто так поступит? Никто! Это наичистейшее безумие, то убивать, а то внимать моей игре!
И, рис доев — а он спокойно оборвал с куриной кости жаренную куру — поблагодарив его, я попрощалась. Забыла имя его спросить. Да он не спрашивал мое. Сказал лишь: «Ну, бывай же, брат!». А глаза его как будто смеялись.
Да и на что ему опять заговорить со мной? Он пирожок мой доедал уже в конец, когда я уходила. Наверное, хотел не слишком—то. И угостил из благодарности. Я как парнишка была уж слишком хлипким вроде воином. А как девица соблазнить уж не могла совсем я никого. Да, больше мы не встретимся.
— О, госпожа! Откуда вы?! — вскричал взволнованно Ко Ин, мешавший глину во дворе.
Он бросил все, бежать ко мне хотел, но нога вдруг старая за корень запнулась.
Скорее кинув корзину на землю, я побежала выручать
— Госпожа! Ох, госпожа! — схватил и руки сжал в своих от глины влажных старик. — Откуда только взялись вы, госпожа? Наш господин в военную управу ходил, но там о вас и трупе вашем не знали вовсе ничего! Еще беда с пожаром! — седовласый мужчина вдруг расплакался, руки мои прижав к худой груди. — Мы думали, уж вовсе не увидим вас, о, госпожа!
На причитанья его из дома выскочила мать и первым делом, разумеется, схватила меня. чтоб сжимать, сжимать. рыдать…
Глава же наших гончаров заковылял в дом, отца позвать, но тот и сам, заслышав его крики, выскочил, как будто сидел неподалеку и только слушал, не случится ли чего.
Отец, меня увидев, рот открыл. Или он из—за бока материнского увидел ножны с незнакомым мечом? Но понял, что покуда мать не выплачется, то слова поперек ее отчаянных и бессвязных криков ему не проронить и из рук ее дрожащих меня не вырвать.
Покуда мать рыдала, то Ко Ин успел до их мастерской уж дохромать. Проверить печь. И притащил к нам сияющих и прихрамывающих своих помощников. И наши старики осунулись побольше за эти дни, хоть времени немного совсем прошло. Вообще тут не кормили их?!
— Так, прекрати! — я руки материнские сняла с моих боков — и мать, растерянно притихнув, подчинилась — и прошла мимо отца, снова рот открывшего, к моим гостинцам. — Сначала вместе отобедаем, — я на отца сердито посмотрела, — все, вшестером, а после уже побеседуем.
— Но это… — наш господин теперь уж возмутился в полный голос.
— Да они ж стоят едва! — я горестно рукою махнула на троих притихших стариков. — Нет. сначала поедим, потом… — и вспомнив, посмотрела на небо — солнце уже подбиралось к середине — и, вздохнув. добавила: — Мы спокойно поедим, потом я кратко объясню, а после надобно мне уже уйти.
— Куда идти?! — добежав, вцепилась в рукав мой мать.
— Сначала поедим… — я на лицо госпожи моей взглянула побледневшее и исхудалое — и сердце мое не выдержало — себя исправила торопливо: — Идем все на кухню. Вы будете все есть, а я — говорить. Я все вам объясню. Но побыстрее, добрый господин мой отпустил меня на время. До полудня.
— Какой там господин? — отец нахмурился.
— О госпожа, так вы и вправду завели любовника? Наложницею будете? — вскричал радостно Ко Ин.
— Да разве похоже безобразье это на одеяния наложницы? — возмутился уже Ми Шенг.
— Сначала в дом, — я мать подхватила под руки, другою подняла свою корзину. — Там, вдали от глаз людских, мы поедим и поговорим.
Они, внезапно смирившись от моей прорезавшейся воли, покорно пошли все в дом. Нет, отец, мимо проходя, вдруг посмотрел сердито. Или даже с ненавистью. Обида полоснула лезвием холодным и сердце мое. Вновь обида полоснула по сердцу. Вот если б он не требовал, чтоб стали я и мать решать, кого из двух нас продавать в бордель, то ничего б и не было!
Да, впрочем, исхудали жутко спины наших добрых стариков. И сердце кровоточило, когда на них смотрела я. А потому обиды свои оставлю на потом!
Они в кухне расселись. Мастера в стороне, отец же с матерью возле сел. Как будто на одной стороне. И не продал наш господин в бордель ее, пока меня не было! И то хорошо.
Я, улыбаясь счастливо — впервые я могла сама их угостить — торопливо гостинцы раскладывала между них и вещи. Перво—наперво, чтоб съедобное итак. Нет, тут все вместе сложено. Ну, разложу — и станет видно. Сладости, мясо копченое. Рис и овощи в сторону.