Кошмар на улице Зелёных драконов
Шрифт:
— Он это… — смутилась.
Но уж очень родители и мастера смотрели пристально на меня. Я проболталась невольно:
— Да он понял… — голову опустила, защищаясь от взгляда господина сердитого моего: — Да он сказал, что я не интересна ему совсем! Что он женщин других любит. И вообще, он предпочитает сидеть в одиночестве.
— А солнце, кажется. уже на середине неба? — внезапно вспомнил Ми Шенг, взглянув на узенькое окно.
— Ох, я обещала купить провизии к обеду! — испуганно руками всплеснула, воду выплеснув. — Ох. матушка, прости!
— Беги уж, — мать
— Но в городе ничего не знают о них! — отец сердито чашей ударил об стол. — Они не разговаривают ни с кем. Разве что тот молодой. который точно воин, в чиновничью сегодня приперся в управу, спрашивал что—то про архив…
— Но я же не могу спрашивать у них все, о чем они сами не желают говорить. господин!
— И то верно, — он вздохнул.
— Но вы осторожны будьте, все же! — решился влезть Ко Ин. — Даже если дружелюбный младший господин, то может, просто он со всеми вежливый.
— В постель не лезь. пока не узнаешь все о них! — отрезал отец.
— Какая постель?! — возмутилась. — Что вы, господин?!
— Ну. вдруг окажутся приличными? — отец вздохнул. — Но ты не лезь в наложницы. покуда не знаешь их. Хоть год выжди.
— Да кому я такая… — я села уныло. — Сдалась?..
— A мало ли? — не отставал наш господин. — Ты девушка, а они — молодые мужчины. Да мало ли?..
— Нет уж! — выдохнула сердито. — Я просто буду у них слугой. Драться научусь хорошо, коли будет добр младший господин. На приданное себе соберу, но прежде — вас накормлю досыта. А там уж, как—нибудь…
— Но видано ли это, чтоб девушка из достойной семьи одевалась в мужскую одежду, еще и нанималась рабынею?! — горестно выдохнул мой отец.
— А что еще? — потерянно опустила взгляд. — Я не хочу идти в бордель.
Он долго молчал. Грозно. Но я не могла уйти, него не спросив. Ох, Вэй Мин на меня разгневается! Но мой отец… мой господин…
— Что ж, — внезапно сказал отец — и мы послушно замерли все, робко на него посмотрев. — Раз тебе так не хотелось в бордель, что ты ходила топилась, а боги послали тебе случай этот… попробуй. Но только ты с ними пока не ложись. Остаться брошенною любовницей, да еще и с ребенком… прости, но мы и одну тебя не сможем выдержать, а уж с дитем и потерявшую честь…
— Я понимаю, мой господин! Я буду разумной. И… могу я идти?
— А поесть? — возмутилась мать. подскочив.
— Кушайте вы, — улыбнулась ей, но улыбка завяла моя, когда опять разглядела побледневшее и осунувшееся родное лицо. — Вам нужнее. А я хоть вечером оставшееся от ужина перехвачу.
Поднялась, поклон отвесила отцу, потом матери. Старики, подскочив, поклон отвесили мне. Я склонила пред ними голову.
— Я только не могу обещать. что приду в ближайшее время. Я и без того задержалась уже, да и в доме доставшемся заброшенным несколько лет не убирались уже. Много осталось работы.
— Иди уже! — отец потребовап. — Я не могу смотреть на этот позор! Моя дочка, в мужской одежде! Да сама идет с мечом! — голову отчаянно обхватил. — Словно нету мужчин в семье, что ее защитить бы смогли! Я свою дочь защитить
— Но меня сохранили боги, — ответила, сжала руки матери, чтоб не смотреть на него — противно стало смотреть на его лицо, когда снова вспомнила, что еще недавно хотел он даже мать мою продать в бордель. — А я уж не буду ленивой. Я выдержу. Да и… — криво усмехнулась. — Отмыть можно с рук усталых мягкую пыль. С души воспоминанья о насильниках разве смоешь? Я слышала, что не могут долго успокоиться. Но боги хранят меня, — мать притихшую обнял. — Что ж, я пойду уже.
— Возвращайся только! — мать ладонями обняла мое лицо, с мольбой заглянула в глаза. — Я себя продам, руку продам и отрежу, ты только не топись, Ли Кин! — расплакалась вновь. — И прости своих никудышных родителей за то, что ничего мы толком для тебя не сделали!
— Вы вырастили меня гордой! — дрожащею рукою погладила ее по щеке. — Я лучше останусь голодной, чтобы есть дерьмо. И я не куплюсь на красоту момента, чтобы отдать чужому мужчине болтливому все, — руку опустив, сжала кулаки. — Я готова тяжело трудиться, о госпожа. Сама скоплю на приданное. И драться научусь, чтоб меня и мою семью обидеть не мог никто! — лицо ее сжала в своих ладонях. — Ты только доживи, родная, покуда я стану сильной! Покуда я другою домой вернусь, ты потерпи! Мы заживем еще! Я этот шанс ни за что не упущу!
— Иди уже! — расплакавшись, выдохнул отец. — Ругать тебя он будет, капризный этот малец, если надолго останется без обеда. — внезапно голову на руки скрещенные на столе уронил. — Прости, что защитить тебя, дочь, не смог! Что тебе приходится вынести это все!
— Это не самое страшное, — вздохнула, — из всего, что могло бы быть.
И снова покинула дом. Теперь уже, чтоб вернуться. Хотя богам лишь известно, когда я снова переступлю его порог. Если боги вообще есть. А если нет… ничего, я тоже что—то самка могу. Люди смогут прожить и без богов.
Губу прикусив. Вышла из кухни, когда они уже лицо мое разглядеть не могли.
Что бы ни случилось, я справлюсь, выдержку.
Но, что бы ни случилось, я никогда больше не переступлю порог храма с улицы Зеленых драконов.
Перво—наперво побежала я на рынок — провизии прикупить, чтоб потом достойный приготовить обед. Или прикупить сладостей и чего—то готового в городе? Чтоб блюда первые голодному капризному господину подать, а следующие уже потом. Пусть хоть местами он поест. И деньги есть. Я не должна терять работу сейчас: уж очень охудалые мать и старики стали в эти дни.
На рынке издалека я разглядела… старшего господина!
Вэй Мин стоял у прилавка с шелками из разных провинций, брезгливо края отрезов перебирал. Вслух комментировал свое недовольство: там оттенок слишком яркий, сям слишком блеклый, эдак нить тоньше. видать шелкопрядов кормили листьями с нижних ветвей. а надо было шелкопрядов кормить верхними, самыми нежными. а вот там вообще маленький стежок на краешке узора не тот, выбивается из целой картины.
— Да где?! — не выдержал уже торговец, сам сунулся смотреть.