Кошмарное преступление в курятнике
Шрифт:
Но Мартышке было известно не больше, чем остальным. Она сама умирала от любопытства. Кашалот, попросив ее взять на себя регистрацию делегатов (а отказать она ему, конечно, не могла), не стал входить в подробности и что-либо объяснять. «Узнаете в свое время», — сказал он. Единственной дошедшей до Мартышки информацией был довольно-таки нелепый слух, будто съезд созывается потому, что кто-то что-то у кого-то украл.
Чушь несусветная! «Если в наше время, — подумала она, — по поводу
Регистрация подходила к концу, когда на поляну влетел запыхавшийся Воробей. Взоры стоявших в очереди с надеждой обратились к нему, так как по всеобщему убеждению вездесущий Воробей должен знать всё обо всём и обо всех. Так оно и оказалось, и не его вина, что городской сленг, на котором он изъяснялся (а это был Домовый Воробей, живший в городе), собравшимся на поляне обитателям лесов, морей, гор, пустынь, полей, болот и рек был не совсем понятен. На вопрос, не знает ли Воробей, зачем их собрали, он выпалил:
— Конечно, знаю: у Медузы свистнули ухо.
— Медузе свистнули в ухо? — переспросил, недослышав, Рак. — Ну и что?
Но Воробей уже упорхнул на другой конец поляны.
— Ничего не понимаю, — проворчал Рак. — Мы-то какое отношение имеем к… — но на него зашикали, потому что в этот момент Кашалот взял в ласт колокольчик…
…Этот колокольчик, возвестивший начало исторического Съезда, бережно хранится в Коапповском музее, как драгоценная реликвия. Нужда в нем давно отпала, как и в других примитивных средствах, обеспечивавших когда-то процедуру заседаний. Ныне — КОАПП оборудован по предпоследнему слову оргтехники (последнего слова никто еще не сказал). Что там сигнал, оповещающий о начале заседаний, — даже подсчет голосов производит суперновейшая бионическая система, строго следящая, чтобы каждый голосовал только за себя. Но вернемся к памятному дню 5 июля 1964 года…
Итак, зазвенел колокольчик, и все присутствующие обернулись к огромному пню, над которым возвышалась величественная фигура Кашалота. На его физиономии появилось выражение мрачной решимости, и он без дальних предисловий обратился к притихшей аудитории, объявив громовым голосом:
— Я собрал вас в связи с чрезвычайным происшествием: у всеми нами уважаемой Медузы украли ухо!
Сказать, что это сообщение произвело эффект разорвавшейся бомбы, было бы сильным преувеличением. Раздался, правда, чей-то возглас: «Какой ужас!», но этим реакция собравшихся и ограничилась, если не считать реплики Рака, произнесенной недовольным тоном:
— А мы-то здесь причем? Надо сообщить куда следует, и дело с концом. Пусть этим занимаются правоохранительные органы.
Такое прохладное отношение к его драматическому известию Кашалота не обескуражило. Инициатор Съезда отлично понимал, что далеко не все так прозорливы, как он, и был
— Друзья мои, вы просто не осознаете серьезности ситуации! Дело в том, что кража уха у Медузы — не обычная кража. Это вопиющее нарушение патентного права!
Никто из присутствующих о таком и слыхом не слыхивал, поэтому разъяснение Кашалота также не произвело впечатления, лишь глубоководная рыба Удильщик поинтересовалась, да и то скорее из вежливости:
— А что это такое? Извините, но у нас, в глубинке…
— Я знаю положение с информацией в глубинке, — перебил Кашалот, — не надо оправдываться, я охотно объясню: патентное право — это Закон, который охраняет права изобретателей и защищает их приоритет.
— Это кто же изобретатель — уж не Медуза ли? Кусок студня, а туда же…
Насмешливое замечание принадлежало Каракатице. Впрочем, в ее реплике было больше кокетства, чем насмешки, и произнесла она ее с единственной целью — привлечь к себе внимание. Ей было ужасно обидно: который уже раз десятирукая модница меняла расцветку своей кожи, демонстрируя все оттенки красного, желтого, коричневого, фиолетового, голубого, серебристого цветов, даже придавая своему нарядному одеянию металлический блеск — и хоть бы кто-нибудь взглянул в ее сторону… А тут все разом обернулись и уставились!
Но Кашалот, не подозревавший о тайных мотивах ее высказывания, воспринял слова Каракатицы как личный выпад. Он так его и назвал:
— Я считаю этот выпад недостойным животного! Никто из нас не вправе высокомерно относится к более просто устроенным собратьям. Даже люди вынуждены были признать, что простейшая живая клетка неизмеримо сложнее всего, что создано человеческими руками!
Это заявление было встречено одобрительными возгласами. Воодушевленный ими, оратор продолжал с еще большим пафосом:
— Вы спрашиваете, кто изобретатель… Да, это не Медуза, — но и не вы, и даже не я, и вообще никто из животных, здесь присутствующих и отсутствующих. Величайший в истории изобретатель — это Природа, которая нас всех создала!
Надо сказать, что Кашалот обожает произносить речи. В какой-то мере эта маленькая и вполне простительная слабость объясняется природной склонностью: ведь из всех обитателей океана киты, особенно зубатые, пожалуй, самые говорливые. Но наш герой в этом отношении превосходит даже своих сородичей. В тот знаменательный день он наконец-то мог утолить свою страсть к красноречию — и, естественно, воспользовался такой редкой возможностью…
— Она, одна лишь она, Природа, — гремел над поляной его мощный голос, — с помощью эволюции за каких-нибудь два или три миллиарда лет терпеливо перепробовала множество вариантов всего живого. Неисчислимые поколения наших предков отдали свои жизни во имя того, чтобы мы с вами достигли нынешнего совершенства, которым Человек справедливо восхищается…
Судя по веселому оживлению, сказанное слушателям очень понравилось. Неудивительно — кому не приятно, когда им восхищаются! Все приосанились и стали с гордостью оглядывать себя и друг друга.