Космическая шкатулка Ирис

Кольцова Лариса

– Ах! – вздохнула она, – мне никогда не было так горячо внутри. Я как будто сгораю, испаряюсь, но мне нравится такой огонь. Он волшебный… И я чувствую себя облаком, летящим в лазури… Я люблю тебя!

– Родная, – прошептал он, – моя единственная и последняя…

До невнятности истёршийся оттиск всех впечатлений юности, молодости и более зрелого возраста, состоящий из наслоений памяти о разных женщинах, вдруг воплотился в ней как в уникальном изделии, где все их прежние особенности гармонично сочетались, переплетались. Дымчатые воздушные волосы и синие доверчивые глаза одной, весёлость и звонкость другой в сочетании с феерической стройностью, вдруг оформившейся в ней после рождения ребёнка. Ведь прежде она была тонка и бледна как закисший подросток с недоразвившимися бёдрами и маленькой грудью. А теперь она даже порозовела, напиталась красками, светом чужой золотой звезды, давшей ей что-то очень необходимое, отсутствующее на планете Пелагеи. А чистота, прозрачность всего её существа, настолько отчётливо заявившие о себе, когда он остолбенел от её вида у водопада, так и остались в ней. И Фиолет, тоскующий в отрыве от своей Белой Уточки, не был и не мог быть ему соперником. Ландыш

любила его, Радослава, и чтобы разлюбить так скоро, она должна быть каким-нибудь Лотосом. И наконец, главное в ней, – вдруг проснувшееся чувство собственной женской неотразимости, власти над любым, кого она захочет себе приобрести в спутники. А он, начинающий седеть бородач, в общем-то, свободен. Хочешь, будь рядом, не хочешь – вольному воля. И воля стала вдруг сразу не нужна. Чего с нею тут делать? Купаться и время от времени отрываться с каким-нибудь очередным приторным Лотосом? А после не отплюёшься от привкуса токсичной горечи. Ведь и не исключалось, что некрасивая колдунья мать посвятила её в секреты женской обольстительности, более важной, чем красота физическая.

И Ландыш знала, а может, видела, что он любовался ею, своей привычной женой как незнакомой феей источника из легенды других времён и нездешних народов. Вот такое сложилось у неё убеждение. Потому что она вдруг спросила, – Ты заметил, какое странное воздействие оказывает вода из тех водопадов не только на тело, но и на то, что к телу обычно не причисляют? Достаточно просто войти в радужное облако из брызг, даже не приближаясь совсем уж близко, потому что страшно, когда сверху на тебя падает такая водная махина, и ты словно обретаешь новую кожу и новые чувства? – Но она могла только предполагать, что он, часто бывая у Андрея, мог посещать и те места. Он же за всё то время, что навещал Андрея, не был там до того дня ни разу.

– Ты часто там бываешь? На водопадах?– спросил он.

– Да в первый раз и была. Фиолет совсем недавно их обнаружил в абсолютно безлюдной местности. Рассказал мне, а я и напросилась.

– И поэтому для волшебного их воздействия ты купалась там нагишом на глазах у Фиолета?

– Ревнуешь? С чего решил, что нагишом? А если и нагишом, то какое мне дело до Фиолета, если возникла такая возможность испытать на себе подвижность и дыхание воды, её возмущённые удары, что кто-то посмел встать на её пути, когда реально бьёт ледяным током каждый капилляр кожи, и ты выходишь из потопа как новорождённая. Сознайся, что ты ревновал меня к Фиолету? – опять прошептала она в уши. – Твоя ревность усиливает мою любовь к самой себе. А то я как-то не очень в себе уверена.

– Откуда я мог знать, что ты там купалась с Фиолетом? – отпирался он.

– Я же откуда-то знаю, что ты бывал у Андрея с целью испытать на вкус не только изыски чужеземной кухни и красоты природы, но и отведать любовных тонкостей, коими наделены златолицые шлюхи. О них всякому же известно. Даже здесь. Я, как и всякая любящая женщина, наделена особой интуицией. Другое дело, что не всегда хочется к ней прислушиваться.

– Не можешь ты ничего знать. И твоя игра во всеведение просто смешна. Ты сама ревнуешь к тому, что того не стоит.

– А ты разве не ревновал меня к Фиолету? Или он в твоём мнении достойный тебя соперник?

– Нет. Но ты достойна того, чтобы ревновать тебя ко всем. Ты стала совсем другой, чем прежде. И как-то незаметно это произошло. Я, как и ты, чувствую себя новорожденным.

– Ах, ты мой новорождённый бородач! – Ландыш дёргала его за бороду, не желая с нею мириться даже в силу необходимости.

– Прошлое окончательно стало, даже не пылью, а воспоминанием о собственной недавней запылённости незнамо чем. Ты как вешний ветер, Ландыш, начисто вымела из меня всё прежнее. Или как тот же водопад, омыла меня хрустальной и жёсткой водой забвения.

Это было начало их любви, взаимной с обеих сторон, возникшей лишь спустя два года их супружеской близости и рождения совместного ребёнка. Таким вот странным способом Фиолет заодно с Лотой посодействовали их подлинному уже единению, не только внешнему.

Явление Удачи с большой буквы для Лоты

Лота постепенно привыкала к жизни на чужом континенте. Отлично и быстро освоила язык. Она оказалась весьма способной ко многому, о чём не могла знать прежде в своей наивной первобытности, по сути-то. Она вышивала в салоне, где работали такие же, как и она. Спала в маленькой комнате, куда набивались несколько женщин, таких же, как она. Работая на износ, зарабатывая свои «много ню», она спала по ночам как убитая, и времени для телесной радости у неё не было вообще. Те женщины, кому не хватало этой телесной радости, на своё усмотрение посещали ночами «дом радости», который также посещали местные бородачи, прознавшие о том, какие специфические искусницы там есть. Оплата была небольшой, так что гораздо больше златолицых женщин привлекала чувственная составляющая интимного бизнеса. В основном там выставляли себя те, по мнению Лоты, кто были ленивы и мало что умели в сфере рукоделия и прочего текстильного искусства. Самой Лоте надолго пришлось забыть о любовных утехах, она уставала так, что едва доносила свою голову до тощей подушки. Даже её прежняя лачужка, обтянутая шёлком, казалась теперь райским дворцом, где она была одна, напоенная ароматом родной растительности, и где просыпалась под пение родных птиц. Половину из заработанного нелёгким, шёлково-воздушным лишь по видимости, трудом она была обязана отдавать общине. Чем больше она зарабатывала своих ню, тем больше отдавала. А те, кто мало работали и много любили, отдавали мало, а приобретали себе массу удовольствий, хотя без побоев и унижений не обходилось. Белолицые мужчины – бородачи часто были грубы, часто без причины злы, не только и страстны. Они непонятно чего порой хотели от хрупких златотелых женщин, обзывая их последними словами и предъявляя им нормы поведения, которых те не понимали. Иногда бедняжек и калечили, если не убивали порой, после чего их, тех, кто выживал после зверских избиений и прочей поножовщины, увозили через океан и где-то сваливали на родном уже континенте, поломанных, а то и с выбитыми

зубами. Мечта о богатстве оборачивалась пожизненной трагедией или вовсе потерей самой жизни.

Умненькая Лота, наблюдая такое вот положение дел, не очень-то стремилась к утраченным утехам с мужчинами. Она чётко знала, чего она хочет. Она хотела большой дом и единственного мужчину с большим мужским достоинством, каким обладал Радослав. Мужчину не грубого, нежного, щедрого и способного на длительную привязанность. К тому же Лота любила мужчин умных. Такого определения как ум и образованность, она, возможно, и не знала, но качественную разницу между тёмным дураком и мужчиной развитым отлично видела. Своих же желтолицых мужчин она, наблюдая их социальную униженность и работу на износ, тоже не хотела любить. Вкусив однажды утончённую любовь другого мужчины, в роскошном доме, пусть ему и не принадлежащем, она уже знала, к чему надо стремиться. К тому же у Радослава тоже был большой дом, и нечто помимо дома. Волшебная небесная машина, забыть о которой она не могла. Нет, сам Радослав уже не занимал её простеньких мыслей, она не умела стремиться к тому, что было недостижимо, но Лота мечтала о похожем на него и на Андора – мужественном необыкновенном существе. Здесь обязательно есть такие, была она уверена. Она найдёт, она дождётся такого вот большого и красивого богача. А нет, так накопит свои «много ню» и уедет. Оставаться тут навсегда, да к тому же заводить детей, которых уже не воспитывала община, как было на родном континенте, Лота не собиралась. А такие глупцы находились. Они заводили по примеру местных семьи, занимали оставленные старые дома жителей, вывезенных в «Города Создателя», сами воспитывали ораву детей, прозябая в бедности и тяжких трудах. Иногда и им выпадала удача, и наиболее трудолюбивых, работающих очень качественно, забирали в «Города Создателя». Что это означало, Лота не понимала вовсе. Как если бы ей сказали, что людей селят на облаках. А как они там живут и где спят, выходило за пределы её сформированных представлений. Потому таких представлений и не было. Потому и искать себе такого редкого профессионала она не стремилась. Она просто не знала, кто профессионал своего дела, а кто примитивная рабочая функция.

В один из дней в салон пришла очень красивая девушка. Большие глаза её были сиренево-синие и переливчатые, как вода озера, где Лота купалась с Радославом. Именно о Радославе Лота и подумала, наблюдая посетительницу. Очень высокая ростом, очень красиво сложенная, с разлетающимися лёгкими волосами, распущенными по спине, одетая в платье, сшитое здесь, как определила Лота, девушка рассматривала выставленные образцы нарядов. Непонятная тревога сжала сердце обычно спокойной Лоты. Девушка теребила платья, и Лота, увидев её руку, поняла причину волнения. Кольцо с сияющим камнем, чей блеск имел то розовое, то голубое, а то и нестерпимое для глаз солнечное сияние! Когда все цвета сливаются в одну радугу. Она сразу же узнала кольцо! Тот самый загадочный оберег, который Радослав надевал и на палец самой Лоты в ночи их взаимной телесной радости в доме Андора. Оказывается, это был знак для той, кого он выбирал для своей телесной радости. Так решила Лота. Маленькая и бесшумная, она по пятам следовала за девушкой, ожидая, что она выберет для себя. Та её не замечала, разговаривая с начальницей и указывая на те платья, что ей были нужны. И когда она положила листочек с адресом, куда и должен был прибыть курьер для доставки того, что она заказала, Лота незаметно и шустро утащила его с собою, спрятав под свой швейный станок. Выйдя назад в торговый зал, она увидела, как начальница шарит повсюду в поисках адреса клиентки. Выбежав вслед за девушкой на улицу, начальница догнала её, поскольку покупательница не успела далеко уйти. Девушка вернулась в салон и написала на поданном листке свой адрес заново, улыбаясь и успокаивая услужливую и несколько испуганную начальницу. Ведь той пришлось побеспокоить покупательницу дорогих платьев. Желтолицые люди были тут не у себя дома и боялись любой оплошности. Девушка оказалась очень добра. Она сама успокаивала начальницу, мол, ничего страшного. Бывает такое. Ей ничуть не трудно написать свой адрес ещё раз. Хорошо, что её вернули, а то бы она так и не дождалась своих платьев. Самой ей таскать их неудобно. Она редко выбирается в столицу, чтобы погулять. Так что будет ждать курьера у себя завтра, как и договорились. Лота со счастливым сердцебиением наблюдала всю эту сцену. Теперь она узнает, где находится тот дом. Где и живёт Радослав с девушкой, выбранной им для их взаимной телесной радости. А если нет? То Лота спросит у девушки, где он живёт. Объяснит по возможности так, чтобы не обидеть красавицу, – соперничать с ней Лоте и в голову не приходило.

К тому времени Лота уже освоилась в столице и обрела уверенность, что при необходимости сможет воспользоваться и скоростной дорогой. Ведь другие сородичи пользовались этой дорогой вовсю. Листочек с адресом она спрятала в своём сундучке – тайничке, где и хранила свои ню. Зарабатываемые деньги менялы из своих же сородичей обменивали на маленькие серебряные слитки. Набралось их у Лоты немного, но сундучок был уже увесистым. Воровства среди златолицых в их обособленной общине не водилось. Но случаи грабежа, когда нападали преступники из местных, бывали. Такие налёты сопровождались большим числом раненных и убитых. Это было самое страшное после болезни и увечий, что могло постигнуть чужестранцев. Но так происходило редко, как нечасто бывают стихийные бедствия, пожары и прочие смертоубийства. Поэтому тут уж, кому и как повезёт. Лота боялась, как и все, но в свою удачу верила.

Однажды к ней подошла старшая женщина в салоне, поставленная управляющим ради начальственных функций над прочими, и сообщила Лоте, что прибыл заказчик на большой объём работ. Ему необходимо вышить птицами и украсить пейзажами тот шёлк, которым он намерен обтянуть стены своей личной и обширной спальни. Такая мода неожиданно распространилась среди столичных жителей, у кого имелись средства на бытовую роскошь. Работать предстояло на дому у заказчика, так было ему удобнее. Лота же являлась не только мастерицей, но и обладала умением делать всё быстро, не только качественно. Чем больше зарабатывала сама Лота, тем больше ню получала вся община в целом. Поэтому Лоту ценили как редкую мастерицу, которые всегда наперечёт.