Космическая шкатулка Ирис

Кольцова Лариса

– Отец был жителем Паралеи, хотя в его паспортных данных отметиться не пожелал. А мать как раз и была из мест незнаемых, с планет, не нами названных, из какого-то Созвездия под кодовой кличкой «Рай».

Выбрав удобный случай, Вика осталась с ним одна, – Радослав, не моё дело, но ты можешь потерять жену. Она неразлучна с Фиолетом. Как только у него свободный день, он уже у нас. Ничего такого не думай, – у них только дружба. Но нам ли с тобою не знать, к чему такая дружба между молодой женщиной и молодым одиноким человеком приводит. Помнится, и сам ты был небезупречен, так что мог бы и не слишком доверять Фиолету, как ни обманывают всех нас его святые глазищи.

С того самого дня, как Фиолет отказался от своей Белой Уточки, Вика затаила против него глубокую неприязнь.

– Ты себе же и противоречишь. Говоришь, узы чистой и небесной дружбы связывают Ландыш с Фиолетом, и тут же: не доверяй! А любопытно, что всё-то у этого Фиолета имеет небесный оттенок. То глаза у него как у ангела небесного, то любовь его снисходит из поднебесья на местную девушку, то к Ландыш у него святая

дружба. Да и мать родилась в некоем «Раю». И детей он делать не умеет, как и подобает бесполому ангелу. Ты вот что мне скажи на ушко. Ты когда ту девушку исследовала, была ли она девственной? Интерес вовсе не подлейшего свойства, а из-за тяги к познанию таких вот существ, из каковых и наш Фиолет. Ибо нагляделся я на них на незабвенной Паралее досыта, а понять мало что смог. Чистые ангелы, так перепахали они мою душу, так её всю выдули, что она вся в рытвинах и прочей эрозии. Я же так и не восстановился после Паралеи в своём прежнем блистательном формате. Так и остался я горемычным калекой внутри себя. Но об этой истории я умолчу.

Вика оглядывалась на то место, где был закрытый автоматический вход в отсек. Она боялась неожиданного появления Кука, но её распирала потребность выдать Радославу жгучие тайны. Раз он отказался принимать участие в сложной процедуре по выборочной зачистке памяти у девушки Ивы, то Кук, рассердившись, не велел ему выдавать основную тайну Ивы и Фиолета. Но не такая была Вика, чтобы долго носить в себе раскалённые уголья чьих-то секретов. Она давно уже дымилась от желания передать их в руки всего состава экипажа. Да желающих таких не было. Да и экипаж был уж очень мал.

– Ты удивишься, Радослав, но Ива была девственной. Чем они там с Фиолетом занимались долгими зимними вечерами у архаичной печи, я не понимаю.

– Тем и занимались, чем занимался его родственник по линии матери Хагор. Тем же самым, чем занимается Фиолет и теперь. Хагор сочинял свои сказки моей первой дочери, которую он обожал. Фиолет готовит к изданию вторую серию сказок уже для другой моей дочери от Ландыш. Вот и Иве своей он сочинял сказки, в которых с нею и путешествовал по райским мирам. Вообще-то, я нисколько не удивлён. Но я могу и ошибаться, Вика. Он мог вести себя таким образом только потому, что не считал допустимым для себя вовлекать юную местную жительницу в порицаемое традицией сожительство. К тому же девушка была хромоножкой. Было бы предельно жестоко использовать такое существо для своего удобства даже в этом. Он ведь хотел ей помочь, но не смог, поскольку «Пересвет» был на грани погибели. Так что в данном раскладе я его уважаю. Я его понимаю прекрасно. Не мог он. Да и метался он в поисках выхода. Жил в состоянии хронического стресса, что и подтвердили дальнейшие исследования. А от девушки он скрывал своё отчаяние, жалел её. Вот и подыграл её детской чистоте, дескать, муж и жена мы. Так мужья с жёнами и живут. Поцелуи, поглаживания, ласковый шёпот в ночи. Не думаю я, что он не мужчина, и что детей не будет у него никогда. Миф это. Мать родила его от нормального мужчины – красивого жителя планеты Паралея, и сама Инэлия была та ещё ветвь плодоносящая. У нас же нет исследователей уровня Франка Штерна. А ты, насколько я понимаю, не тот специалист, чтобы припечатать Фиолета таким вот приговором. Я, насколько помню его по Паралее, чувствовал особым чутьём пробуждение в нём его ярой мужественности, хотя я не провидец как твой Кук. А вот что с ним приключилось потом, не знаю. Он, с кем бы его и сравнить? Да! Он стал похож на молодого монаха-аскета. Фиолет честен. Он же сказал Куку: девушку я не любил. Жалел по человечески. Потому и не тронул её, сказав, что детей у него быть не может.

Тут и вошёл Кук со своей присказкой, – Аха-ха-ха! – сел на диван и задумался. – История вышла та ещё… – вот что он сказал.

Ива и тень Фиолета в её снах

– Что за история? – спросила Вика, готовая новую порцию раскалённых угольев принять в свой передник. Даже жест её был забавно-характерный, – сидя на том же диване, она приподняла подол своего платьица, поскольку находилась в своём личном отсеке перед приходом к Радославу. А у себя в расслаблении можно было не надевать комбинезонов. Их Вика не любила, в отличие от Ландыш.

– Она касается той светленькой девчушки под прозвищем Белая Уточка. Совсем недавно была в некоем Храме Ночной Звезды одна моя, скажем так, давняя знакомая. И произошло там вот что. Наша Белая Уточка приняла во время их дикого какого-то ритуала чарку зелья особого, и впала в бессознательное состояние. Полдня прошло, она всё та же. Дышит, а не пробуждается. Сирень в панике. А знакомую мою зовут Сирень. Женщина весьма специфическая, магиня, обучена с молодости неким трюкам по воздействию на других. Секретами, понятно, с другими так запросто не поделится, поскольку оно не только сложно, но и опасно для неподготовленных душ, даже принимая во внимание весь псевдо мистический туман, в который все они ныряют, как дело заходит о выведении их на чистую воду. Но девушку в чувство она привела. Мага – шамана отругала, чтобы впредь такую кроху не опаивал. Не у всякого же натура как бревно. Бывают такие, что хоть стругай их, хоть гвозди вбивай, хоть поливай, чем хочешь, им всё одинаково. А тут девушка нежная и непрочная к грубому касанию. Но дело не в маге и не в его напитке. Кое-что моя мистификаторша мне поведала, а уже из этого «кое-чего» я также кое-что ущупал. Динамика её психических процессов не совсем та, на которую я рассчитывал. Она кое-что уже вспомнила. В частности, о том самом дне, когда Фиолет вошёл в тот самый Храм, как она выразилась, в «небесном блеске». Поведала о том, что о пришельце она никогда

не забывала, он поселился в её снах, и в видении он был просто более разговорчив. Боюсь я, Радослав, рано или поздно её память выйдет из тех ограничителей, в которые я её заковал. И не потому это, что я дилетант в таких вот тончайших и ювелирных манипуляциях. Нет. Я больше чем иной профессионал – профессионал высочайшего уровня. А потому, что заключённая в ней частичка Фиолета требует выхода из своего заключения! Фиолет – существо весьма странное. Он как грибница в ней пророс, он существо, можно сказать, пространственно разнесённое. Сам он как тело плодовое. Вот тут рядом – с крепкой головушкой на крепких своих ножках красуется. А информационные его нити протянуты куда-то и ещё. Он оплодотворил эту девушку не в том смысле, что сперму свою в неё влил. Он того и не делал ни разу. Он в другом смысле в неё вошёл. Чую, она уже и не совсем прежняя, чем до встречи с ним была. Она с ним теперь уже никогда не расстанется, как бы я того не хотел. И как бы он сам, Фиолет, от неё не отдалялся. И ещё есть у меня странное чувство, что никуда он отсюда уже не улетит. Убёй меня, как говорили древние, я ничего не понимаю, а знаю, что нет ему хода с нами в те вселенские дали, куда мы устремлены. Вроде, и он с нами куда-то стремится на словах, а чую, не будет его с нами в скором уже времени. И ещё что-то очень плохое я чую, Радослав, но не скажу. Чуйка уж больно у меня жуткая. Не буду и озвучивать, чтобы ты меня не прибил, а Викуся не взвыла как на похоронах. – Кук заметно пригорюнился, так что и всем вокруг стало невесело отчего-то. – Вот какое у меня антинаучное подозрение, – продолжил он. – Ива – Белая Уточка тоже никогда уже никаких детей рожать ни от кого не будет. Она словно бы женская версия этого самого Фиолета в том смысле, что и он, и она – существа, здешнему миру не принадлежащие. Вроде, как чьи-то игровые проекции…

– И как же ты до мудрости такой дошёл? – хмыкнул Радослав.

– А так. Она свои видения отлично запомнила, подробно их Сирени изложила, поскольку обладает немалой начитанностью и косноязычием не страдает. Достаточно было, что я ухватил кончик весьма запутанного клубочка. Фиолет – подкидыш тех самых Создателей в кавычках, что и печатают на космическом принтере их «Города Создателей». Вот что я ухватил. Но сам Арнольд, понятно, ни сном, ни духом о том не ведает. Он считает себя землянином, поскольку воспитал его папа Рудольф Разумов на Земле. Но Арнольд Фиолет не землянин. И не житель Паралеи. Они, эти Создатели, подкинули мне звездолёт, как я свой тут разгрохал, чтобы я ноги отсюда унёс. Как-то не очень они стремились к тому, чтобы я принимал участие в реальном режиме по созданию здесь своих гибридных потомков. Им кто-то другой был надобен. И вот я вернулся, не понимая зачем. Но оказалось-то затем! Чтобы Фиолет сюда по мною проложенной трассе соскользнул. Он им и был нужен. Они своё потомство, где попало, так просто не разбрасывают! Фиолет их пиксель, их частичка, их циферка в непонятной для нас формуле, а вовсе и не наш, как мы тут думали.

Возвращение в старый дом

Ива очень удивлялась тому, как изменился Капа за те два года, что она видела его в последний раз во время их совместной поездки на лодке через реку. Из недружественного в целом, как казалось, ко всем ближним и дальним, из человека, одновременно и нервного и претендующего на некую таинственную значимость, Капа стал спокойным, величавым и затаённо-грустным. Он ни на кого не огрызался, никого по пустякам не дёргал, не кривил губы как прежде, если его что раздражало, а был внутренне отстранённым от происходящего, хотя и принимал во всей суете деятельное внешнее участие. Иногда его тёмные глаза застывали на Иве, как будто он ждал от неё важного ответа на важный вопрос, хотя никакого вопроса он не задавал.

Она сидела в беседке Вяза и также удивлялась тому, насколько Капа занимает её мысли, чего никогда не было прежде. Не то чтобы он стал ей чуть больше нравиться, но он, действительно, сильно изменился. Что за события могли тому поспособствовать? Любопытная, как и всякая женская душа, она не могла ни к кому обратиться за разъяснением, поскольку никого из знакомых рядом не было. Пойти было уже не к кому. Вся их улица была расселена в гигантском заречном «Городе Создателя» за то время, из которого она выпала. Тёмно-синяя река катила внизу свои безмолвные воды. Мелькали и звонко перекрикивались в густых кустарниках прибрежные птицы, серовато-белый песок отмелей был пуст и печален. Никто там не бегал, не купался. Близилась осень. Чай, принесённый молодым парнем, исполняющим теперь должность помощника мага, остыл, пирог с лесными ягодами не тронут.

До самого вечера она прослонялась по лесу, не понимая, чего там не хватает, чего она ищет. Но чего-то не хватало, и что-то требовало себя найти. Она смотрела издали на бывший свой родной дом, и он казался миражом, выплывшим из сна, войти куда невозможно. Потому и ноги туда не хотели идти. И отчего-то было больно видеть контур его красной крыши с трубой, пока ещё белой и ничуть не почерневшей. Живёт ли там кто? Она напрягла память, вспоминая, а что из ценного там осталось из прежней её жизни? Ценного не по стоимости, а для памяти. Детские игрушки? Потрёпанные книжки? Пыльная старая посуда? Посуда… Выплыли какие-то гофрированные изящные чашечки, вызолоченные изнутри и украшенные объёмными синими цветами снаружи, каких у них точно не было, а казалось, что они там есть. И она пошла в дом. Чтобы проверить. Ключ она с собой взяла, или мать его сунула, предполагая, что она захочет вдруг поехать за реку. Он лежал в кармашке маленькой сумочки, болтающейся на её поясе. Но возможно, ключ так и остался там с тех самых пор, как они уехали, а сумочкой она редко пользовалась. Только ради пеших прогулок и брала её.