Космическая шкатулка Ирис
Шрифт:
– Ты как с неба свалилась, – отозвалась Ива, не понимая, что сказала истинную правду. – Тут живут городские уборщики.
– Да кто же сам добровольно выбирает такую работу? Да как же тут жить, дышать! – продолжала изумляться Ландыш.
– Как кто? Те, у кого нет выбора. Или стать бродягой за тот или иной проступок против общества, или же войти в систему самых низших категорий работающих. Но ведь это не навсегда. Если они заслужат честным трудом себе прощение, то им возвращают почётное звание свободного гражданина. Возвращают прежний и утраченный номер к имени.
– А теперь-то какой у них номер?
Ива
– У них укороченный номер. Неполноценный.
– А! – Ландыш решила заретушировать свой промах. – Ты понимаешь, я же всегда жила несколько обособленно от большинства. Да и жили мы далеко от столицы. Мы тут всего два года как поселились.
Наконец они выбрались на приличную и даже озеленённую улицу. Вымощенная гладкими плитами, прямая как стрела дорога вела в сторону центра, возле которого и был разбит городской парк.
– В столице много странных людей, – сказала Ива. – На то она и Древо Мира, чтобы сюда стекались люди со всего континента. Континент большой. Я тоже нигде не была, кроме как в «Городе Создателя», да в столице. Мой родной городок расположен также в пригороде. Наверное, я тоже в отдалённом месте вела бы себя также странно.
– Ты пригласишь меня к себе в гости в «Город Создателя»? Я никогда там не была. Ни в одном из них.
– Но это же невозможно, – ответила Ива. – Только те, кто там живёт и работает, могут туда попадать. Прочим нельзя.
– Даже гостям?
– Никому. Даже родным, если они не попали в число жителей.
– Чего же там и хорошего в таком случае?
– А я и не говорю, что там хорошо. Там красиво, но там скучно. Там никто не общается друг с другом.
– Почему?
Ива не знала ответа на этот вопрос. – Я тоже спрашивала об этом своего отца. Но он не знал.
– А у меня никогда не было отца, – сказала Ландыш. – Мой муж мне и за отца и за мужа. Твой отец добрый?
– Очень добрый. Где же твой отец? Он умер?
– Понятия не имею. Моя мама просто решила на старости лет заиметь себе ещё одну дочку. Она нашла себе молодого и здорового красавчика и понесла от него. Вот и вся романтическая история их любви. Она не была молодой, когда я родилась.
– То есть, у тебя и мамы нет? – посочувствовала Ива.
– Почему нет? Она есть. Но живёт очень далеко отсюда.
– Ты навещаешь её?
– Нет. Это очень далеко. Я же тебе говорю.
Ива не поняла Ландыш. Если всюду есть скоростные дороги, то что означает «далеко»? Но подумав, решила, что Ландыш не хочет посвящать её в сложности взаимоотношений с матерью.
– Ты увидишь мою дочку. Она такая чудесная! Совсем скоро мой муж привезёт её домой. Сейчас она у наших хороших знакомых живёт. Можно даже сказать, что у родных людей.
– Ты позволишь мне с нею поиграть? Поносить её на ручках? Я очень люблю маленьких детей. Когда родился мой братишка, я уже была большой. Я носила его на руках, меняла ему штанишки, кормила его кашей. Но когда он подрос,
Какое-то время они шли молча. И вот впереди показались своды старого парка. Огромные деревья ровными рядами уходили в зелёные, мерцающие проблесками света, коридоры аллей. Дышалось легко, они убыстрили шаги. К удивлению Ландыш, бывшей тут впервые, в парке не стояло ни единой скамейки для отдыха. Тут только прохаживались, даже не залезая вглубь самого парка. Так уж было принято. Она не стала расспрашивать Иву о том, отчего это не предусмотрено ни одной скамьи для отдыха, понимая, что опять вызовет удивление нелепым вопросом. Нет, потому что так принято повсюду. Тут гуляют, а сидят дома. Ландыш подумала о том, что и в самой столице уличных сидений не было нигде. Исключением были только территории возле скоростных дорог, где люди ожидали общественные машины нужного им маршрута следования. Ландыш потянула Иву за деревья. Они оказались в безлюдной гуще парка. Под ногами росла дикая и густая трава. С чувством блаженства Ландыш плюхнулась на траву. Ива последовала за нею. Было несколько мокро, но здорово!
– Моя мама всегда говорила мне, что только через страдания человеческая душа рождает из себя тот или иной талант. Ты много страдала, хотя ты совсем молодая. Поэтому у тебя такие глаза. Глаза глубокого и талантливого человека. А я, знаешь, не страдала никогда. Поэтому я бездарная. Моя душа так и не родила из себя никакого таланта.
– Как же не страдала? Ты же родила дочь. Роды – страшная мука. Так говорят все, кто через них прошёл. А некоторые женщины умирают.
– Разве? – искренне изумилась Ландыш, – роды – мука? Я нисколько не страдала. И как видишь, я не умерла.
– Так не бывает. Без мук дети не появляются на свет ни у кого, – возразила Ива, всматриваясь в беспечное и очень красивое лицо неожиданной подруги. Может быть, она несколько не в себе? Она придумала, что у неё есть ребёнок, а на самом деле никого у неё нет. Она вспомнила, что именно так подумала о Ландыш и в тот день, когда они вместе ели и разговаривали просто потому, что Ландыш и тогда начала разговор первая, а молчать означало обидеть её.
– Скажем так, я забыла о том, как я рожала. Тебя устраивает такое объяснение?
– Да. Именно так говорят многие женщины. О боли не остаётся памяти. Это хитрая уловка природы. Она погружает женщину в последующее беспамятство, иначе никто бы уже не хотел рожать детей. Все смертельно боялись бы этого. А так, смотришь, некоторые рожают каждый год или два. Вот мать моей подруги Вешней Вербы рожала постоянно. Я даже затрудняюсь сказать, сколько у неё детей. Вешняя Верба была у неё как дополнительная мать. Она вечно работала и стирала. Деньги за работу мать и отец у неё отнимали, и Вешняя Верба всегда ходила в старье или в тех платьях, что отдавали ей подруги. Но она настолько красива, что если бы ты увидела её, ты бы согласилась со мною. Таких девушек не часто встретишь и в ЦэДэМе. Мужчины и парни просто раскрывали рты, видя её впервые. Поэтому стоит ли удивляться тому, что недолжная любовь с Капой была единственной её радостью и отвлечением от такой вот жизни.