Космонавт № 34. От лучины до пришельцев
Шрифт:
И очень хорошо, потому что вскоре я увидел в трамвае рекламу нашего ленинградского Военмеха. Все экзамены я сдал на «отлично», поскольку увлекался физикой, химией, математикой и уже в школе заглядывал в вузовские учебники. Но на факультет реактивного вооружения, который для маскировки как раз начиная с того года назывался просто «А» или «Конструкторский», меня не стали принимать. Потому что в анкете было красным карандашом обведено, что я находился в оккупации. И это несмотря на то, что в оккупации я был ребенком, и в райкоме ВКПб мне выдали справку, что с немцами я не сотрудничал. Я был комсомольцем, а тут вдруг такое недоверие…
Выпускник
Дошло до заседания у ректора. Сидели деканы факультетов, профессура. На экзаменах я хорошо себя показал, им хотелось иметь такого студента. Ректор спрашивает меня: «У нас есть другие факультеты, почему ты хочешь на „Конструкторский?“» – «Потому что там изучают ракеты.» – «Ты был в оккупации да еще и знаешь про ракеты. Откуда?» Кажется, снова за шпиона меня приняли. Отвечаю: «Да в прошлом году в трамвае висело объявление, там было указано: факультет реактивного вооружения. Сейчас названия факультетов изменились, но нетрудно понять, какой из них стал называться конструкторским!» Голоса разделились пополам. Слово было за ректором – и он меня поддержал. «Этот парень не просто псих, он целенаправленный парень!». А я рассказал комиссии, как собирал книги, как к Рынину ходил…
Меня приняли, а через полгода хотели выгнать. Начались лекции для служебного пользования. Мне не дали разрешение. Только собрались выгнать – а тут мне дали в первом (секретном!) отделе разрешение. Я говорил: «Никого не боюсь, только первый отдел боюсь».
Институт я полюбил уже потому, что там не было литературы, истории, зоологии и ботаники. Для меня наступило настоящее счастье: наконец-то я избавился от сочинений, диктантов, изложений, от тычинок и пестиков. Вы не поверите, но до сих пор мне снится страшный сон из детства: идет урок литературы, и нужно писать сочинение, а я не знаю тему – то ли «луч света в темном царстве», то ли какие-то «лишние люди». Просыпаюсь от безнадеги.
Это был институт, где можно было научиться на ракетостроителя. И я люблю свой институт, потому что у нас учили не только высочайшей математике, теоретической механике на самом высоком уровне, но нас учили работать руками. Мы отливки делали, мы слесарили, ковали, точили, строгали, сверлили. То есть выпускники института, мы действительно были инженерами широкого профиля. Может быть, даже переборщили, потому что среди наших выпускников были артисты, певцы, директор театра. Ведь наш институт был известен на весь Ленинград.
К нам всегда была большая очередь из других институтов – на наши «капустники», на нашу самодеятельность. Мы даже выставляли у дверей ребят, которые у нас боксом увлекались, и когда приходил мальчик с девочкой из другого института, мы девочку пропускали, а мальчика не пропускали. Потом целую ночь дрались, гонялись друг за другом. Та к что из наших выпускников получались настоящие люди, которые умели постоять за себя и на каком-то очень высоком математическом соревновании, и на улице.
Институт не только учил, как делать ракеты, но и давал цельное представление обо всем, чтобы любая задача не ставила тебя в тупик.
В Военмехе учился и мой товарищ Сергей Крикалев. Он шесть раз летал в космос! Однажды он привез мне из космоса
Из Военмеха вышла и Катя Иванова. Одна из немногих женщин-космонавтов, с которой бы я с удовольствием поработал на орбите. Она ходила в тот же дом пионеров, что и я, только в ее время там был уже Клуб Юных Космонавтов. Я бывал в этом клубе в роли слетавшего космонавта, рассказывал о нашей работе. Жаль, что Катя так и не слетала, была только дублером. Планировался еще чисто женский экипаж на Салют-7, в котором Савицкая была командиром, а Иванова – бортинженером. Но станция вышла из строя, на ней отключились все системы. Нужен был ремонт – и туда направили мужчин, Джанибекова и Савиных.
А теперь нас, космонавтов из Военмеха, вместе с А. И. Борисенко уже четверо.
Двойка первая и последняя
В Военмехе я учился увлеченно, даже получал именную стипендию. У меня за пять с половиной лет обучения, кроме пятерок, никаких других оценок не было. Но у каждого правила есть исключение. И у меня была одна-единственная двойка.
По теоретической механике у нас был такой профессор Окунев, до сих пор помню, очень строгий. На экзамене я ответил ему на одиннадцать вопросов, а, когда он мне задал двенадцатый, я сказал: «Вы знаете, мы готовились вместе с моим товарищем Толей Петреевым. И как-то так из шалости подожгли конспект. Последняя лекция у нас сгорела, потому что мы спорили, кто более выдержанный. Лекция горела, а мы выясняли, у кого больше выдержка». Окунев говорит: «Ничего, ничего, ладно, да, я понял». И двойку мне раз… выводит.
Потом я пришел пересдавать, а профессора не было, на кафедре сидели одни ассистенты. Они задавали мне дополнительные вопросы – пятый, десятый, пятнадцатый, а я все отвечаю, потому что я все-таки прочитал лекцию, которая сгорела. В конце концов, я уже нервничаю, почему так много вопросов. Они тоже не выдерживают и спрашивают: «Слушайте, скажите, ну почему профессор вам двойку поставил, когда вы на все отвечаете?» Я говорю: «Да мы конспект подожгли». Они облегченно выдохнули. Ассистенты не решались поставить пятерку, когда профессор поставил двойку. Но история с поджогом стала смягчающим обстоятельством. В моей студенческой жизни это был единственный случай, когда я получил двойку, но пересдал тоже на пятерку.
Первые деньги
Вообще-то я и до этого получал какие-то деньги – за работу в экспедиции, о которой уже рассказал. Плюс – стипендия. Но теперь я хочу рассказать о первом профессиональном, официальном инженерном заработке.
Моя мама тридцать лет работала главным инженером небольшого ленинградского хлебозавода. Когда я был старшеклассником и студентом, иногда приходил к ней на завод. Был тогда такой закон: работники завода могли есть хлеб, находясь на работе. Но выносить хотя бы булку за пределы предприятия строго воспрещалось. Так что я понемножку дегустировал булки в стенах завода.