Космонавты живут на Земле. Книга 2
Шрифт:
– Моральный облик человека двадцатого столетия, — вдруг рассмеялся Каменев. — Слова-то какие казенные. Гремят, как пустое алюминиевое ведро, покатившееся с пригорка. Милая Женька, тем-то ты и хороша, что ты — человек, а не тезис из директивы. Человек со своими доблестями и слабостями, живой, неуемный. — Он схватил ее за тонкие плечи, притянул к себе и заглянул в глаза. Увидел в повеселевших зрачках себя. Он хотел ее поцеловать, но Женя оттолкнула его сильными маленькими кулачками.
– Слышишь, Жорка, не подходи к тезису. Я знаю, что надо мне теперь делать.
– Ты должна поговорить... — начал было Георгий, но она его перебила, громко произнесла недосказанные им слова:
– Поговорить с ней, с Маринкой... и как можно скорее!
Аллея
Марина вспомнила: на этой скамейке сидели они с Алешей Гореловым. Проходя испытание в камере молчания, он нарисовал ее портрет, и Марина по наивности решила, что на это его толкнула любовь. А потом они сидели здесь, на голубой скамейке, и не находили слов. Смутно угадывая ее состояние, Горелов сбивчиво говорил, как будто откупался: «Хорошая ты. Маринка. С такой, как ты, я бы в одном экипаже куда угодно полетел. И если бы какая беда, я бы тебе весь свой кислород отдал». Да, он так и сказал: «Хорошая ты, Маринка». Только слов не прибавил: «А вот полюбить я тебя не смогу». Она об этом узнала позже, когда первая заговорила о любви. После этого разговора ей очень долго было грустно. А сейчас? Счастлива ли ты, Маринка, сейчас? Каждый человек совершает путь по земле от рождения и до смерти. Но не каждому выпадает счастье разделенной любви, большое, светлое и долгое. А иному и вообще не выпадает никакого счастья. Так скользнет по жизни короткий лучик и угаснет, не оставив никакого отражения.
Что ты скажешь о себе, Маринка?
Она всматривалась в зыбкую линию горизонта, казав шуюся синеватой над зубчаткой далекого леса, и думала:
«Любовь — это ведь талант. Редкий, не каждому достается, и поэтому не каждый способен на большую, сильную и гордую, бесстрашную любовь». Она думала о муже. Высокий, лобастый Евгений Русанов, чем-то он занят сейчас? Наверное, носится по заводским цехам в перепачканном синем халате. А может, в конструкторском бюро спорит с кем-либо из своих коллег о сварке узлов или монтаже каких-нибудь очень ответственных лючков, потому что на космическом корабле, в доводке которого он принимает участие, все детали очень ответственные. По том он вернется в городок, в их квартиру, и будет ходить по комнате, близоруко щурясь оттого, что расстался со своими роговыми очками; размахивая руками, будет говорить Маринке о прошедшем дне, вспоминать его удачи и.неудачи. Год назад познакомилась с ним Марина, когда начала ездить на завод, где рождался новый космический корабль. Инженер привлек ее своим простодушием, своей какой-то неустроенностью и беспомощностью перед обыденной действительностью — извечное свойство людей, увлеченных наукой. Он, рассчитывавший тончайшие до тали конструкций, становился в тупик, когда надо было повесить на стене картину или разобрать отказавший электрический утюг.
—Ты знаешь, Маринка, — смеялся Евгений, — я бог своей узкой специальности. А вот для утюга моей эрудиции, как видишь, маловато. Возьмись сама. Ты же будущая космонавтка. У тебя скорее получится.
Марина сама приступала к починке и через несколько минут с торжествующим видом включала утюг.
—Не боги горшки обжигают, — говорила она язвительно.
Как-то, когда не было дома Субботина, его жена попросила Евгения укрепить в деревянной крестовине
—Постой, Евгений, — захохотала Марина, — ты же бьешь там, где не надо. Всю крестовину поломаешь.
Русанов снял очки и близорукими глазами с ненавистью посмотрел на елку.
—Ты права, девочка. Этот агрегат уже и на самом деле дал трещину.
– Бог ты мой! — всплеснула руками Марина, пока муж платком вытирал со лба обильный пот, — Да зачем же ты взялся не за свое дело?
– Так ведь женщина попросила... — горько вздохнул Русанов.
– Ах ты, рыцарь мой бестолковый! — Марина приподнялась на цыпочки и поцеловала выпуклый лоб мужа...
Так и прожили они свой первый брачный год. Ни одной размолвки, ни одной бурной сцены. Марину покоряла и эта его простодушная беспомощность перед житейскими заботами, и его огромная влюбленность в дело, которому он служил. На заводе Русанов считался одним из многообещающих инженеров-практиков. Он не был многоплановым специалистом, работал в одной только области, но знал ее так, что все ведущие конструкторы часто прибегали к его консультациям.
Марина любила наблюдать за ним в поздние часы. Часто Евгений поднимался с постели среди ночи, нашарив босыми ногами домашние туфли, бесшумно уходил из спальни в другую комнату, которую они превратили в рабочий кабинет. Полоска света просачивалась сквозь дверь в спальню, будила Марину. Она подходила к неплотно прикрытым створкам двери, слегка их распахивала и видела склонившегося над тетрадью мужа, складки, бороздившие его лоб, мелкие цифры, которые он безжалостно зачеркивал, едва лишь они появлялись на чистом листе. В такие минуты несколько полное и рыхловатое лицо Евгения становилось красивым, одухотворенным. И Марина неслышно отступала в темную глубину спальни, ощущая радостные толчки сердца. В такие минуты она его любила удивительной любовью. «Интересно, что он скажет ей теперь, когда узнает об этом? — подумала Марина. — Что перевесит: радость или огорчение?»
Гравий на обочине асфальтовой дорожки едва захрустел, до того легкими были чьи-то шаги. А минуту спустя Марина ощутила на шее теплое дыхание и почувствовала прижавшееся к ней плечо. Только один человек мог таким образом выдать свое присутствие.
– Женька, это ты,— даже не спросила, а утвердительно сказала Марина.
– Как узнала? — настороженно поинтересовалась Светлова. — Ты даже и глаза не скосила в мою сторону. У тебя на затылке локатор, что ли?
– Локатор, — не оборачиваясь, засмеялась Бережкова. — Эх, Женька, Женька, кто же, кроме тебя, может так ласково прижиматься! Самая любимая и самая добрая Женька. Да я должна чувствовать, что ты ко мне опешишь, когда ты взялась за дверную ручку в своей квартире.
– Вот ты какая, Маринка! — грустно вымолвила Светлова, и ее плечо мгновенно отстранилось от подруги.
– А разве ты не такая?
– Не такая, — тихо промолвила Светлова, и в голосе ее зазвенели упрямые нотки: — Совсем не такая... не ласковая и не добрая!
– Выдумываешь, — недоверчиво протянула Марина.
– Выдумываю? — вскричала Женя. — Как бы я хотела, чтобы все это было выдумкой. Но ведь это правда. Неумолимая правда.
– Что это? — с ударением спросила Марина.
– Ты хочешь знать? — Светлова теперь говорила быстро и твердо, как человек, на что-то решившийся. — Правда часто бывает не сладкою, но я все равно тебе скажу, потому что не могу. Только ты не оборачивайся, Маринка. Сиди как сидела, иначе я не выдержу... твоих глаз не выдержу.
– Говори, — напряженно улыбнулась Бережкова.
– Маринка,— торжественно и горько начала Женя.— Я не имею права молчать. Я обязана тебе признаться, чтобы ты знала, какой я маленький и ничтожный чело вечишко. В тот момент, когда сегодня зачитали в приказе твою фамилию, я не могла с собою совладать. Понимаешь, Маринка, я тебе позавидовала. Зло позавидовала. Мне стало жалко и обидно, что полечу не я, что рушится надежда всех этих лет. Понимаешь?
– А теперь? — строже спросила Бережкова.