Костанътинъ
Шрифт:
– Значит, он подозревал Блэка?
– Не то чтобы подозревал, но ему сообщили, что кто-то из друзей Поттеров переметнулся на сторону Вы-Знаете-Кого и сообщает ему об их передвижениях. Он уже какое-то время знал, что среди нас завелся предатель.
– Но Джеймс Поттер настоял на своем?
– Да, настоял, – вздохнул Фадж. – Заклинание Доверия применили, а две недели спустя…
Сердце Константина пропустило удар.
– Блэк предал их? – выдохнула мадам Розмерта.
– Да. Ему надоело быть двойным агентом, он хотел открыто объявить, на чьей он стороне, потому и выдал Поттеров. А дальше
Схватить его могла бы только полиция маглов. Я в те времена был заместителем главы Департамента чрезвычайных ситуаций и прибыл на место происшествия одним из первых. Никогда не забуду того, что я там увидел: посреди улицы глубокая воронка, всюду искореженные трупы, маглы кричат, а Блэк стоит и хохочет над тем, что осталось от Петтигрю – кучкой окровавленной одежды и… и… каких-то фрагментов… Вот, Розмерта, что содеял Блэк, – глухо продолжал министр. – Блэка забрал оттуда патруль волшебной полиции, Петтигрю посмертно получил орден Мерлина первого класса – слабое утешение для его бедной матери. А Блэка упрятали в Азкабан.
– Но как он сбежал? Он ведь... ненормальным должен был стать! Он лишился рассудка.
– По-моему, нет, – ответил министр, растягивая слова. – Могу одно сказать: поражение хозяина временно помутило его рассудок. Убийство Петтигрю и всех тех маглов, жестокое, бессмысленное, было действием отчаявшегося, загнанного в угол человека. Но недавно я был в Азкабане и разговаривал с ним. Все заключенные там явно безумны, сидят в темноте, что-то бормочут, а Блэк… он выглядит и говорит как нормальный. Даже мурашки по коже. Вид у него человека, которому все надоело. Увидел у меня газету, спросил, прочитал ли я ее и не могу ли дать ему, сказал, что соскучился по кроссвордам. Дементоры круглые сутки дежурят у двери, а ему хоть бы что...
Внутри у мальчика что-то с треском сломалось. Боль стала почти ощутимой и он сжал кулак в надежде, что физическая боль заглушит иную боль, душевную...
– Как по-вашему, господин министр, зачем он сбежал из тюрьмы? – поинтересовалась мадам Розмерта. – Уж не хочет ли он вернуть Вы-Знаете-Кому силы и примкнуть к нему? И зачем ему проникать в замок?
– Думаю, что это его… э-э… конечная цель, – уклончиво ответил Фадж. – Но мы надеемся поймать Блэка раньше. Вы-Знаете-Кто сейчас один, но… дайте ему преданного и способного слугу… Подумать страшно, что будет…
За соседним столиком помолчали. Константин услышал, как кто-то поставил на стол свой бокал.
– Нам пора в замок, Корнелиус, – заметила профессор МакГонагалл. – Вы ведь не хотите опоздать на ужин к директору?
Никогда, никогда еще в своей жизни мальчик не чувствовал себя так одиноко и обреченно. Он чувствовал себя полностью источенным и лишенным каких-либо сил.
Правда
Он не пошел на праздничный пир. Да и зачем? Настроение совсем не праздничное, а притворяться в том, что все хорошо, он не может. И так подавлен и морально раздавлен.
Сейчас он в полном одиночестве плакал в своей спальне от полного бессилия что-либо изменить...
Комментарий к Глава 8. Верхушка айсберга. Тут я была просто вынуждена использовать текст (фрагмент) Ролинг, уж простите меня. Лучше автора никто правды не скажет.
====== Глава 9. Приоритеты. ======
Иван, сидя в кресле, читал письмо явно написанное дрожащей рукой и рассматривал закапанный слезами лист пергамента. Слезы уже давно высохли, но следы остались. Империя кружил под самым потолком и не спешил садиться на спинку кресла. Чуял настроение хозяина.
Аура Ивана была сейчас иссиня черной.
Мальчик впервые познал то, к чему может привести предательство.
Брагинский устремляет глаза в ослепительно белый потолок, который кажется ему сейчас неуместными. Ему так же нестерпимо больно и противно в груди. Его самого предавали так бесчисленное количество раз.
Ничем нельзя оправдать предательство. Но люди все равно стараются это побыстрее забыть, выкинуть из головы, запить, замазать, простить...
“... Когда я был маленьким, то считал, что чем я больше улыбаюсь, тем больше смогу вынести.
Я верил, что счастливые дни непременно настанут.
Я до сих пор верю в это, даже если окружающие оставят меня...”
Но только не он, Россия. Он помнит самое малое – от предательства родных сестер, и до предательств близких соратников. Он старается верить в свет, а выходит одна тьма. Но и он знает, что смыть с себя этот страшный грех невозможно.
Он все еще верит в Бога, пусть на его территории у Него – сотни тысячи имен... Верит в солнце больше, чем во тьму. Верит в людскую душу больше, чем, наверное, верил на своем веку Иисус...
За тьмой есть свет, но и за светом есть тьма. Эти аксиомы еще никто не смог разрушить.
Но, может, пришла пора?..
Рука дотягивает до мобильного телефона, лежащего на журнальном столике. И, некоторое время роясь в телефонной книге, он нашел среди контактов нужный.
– Артур, ты мне срочно нужен... это по поводу Константина, – бросил Иван в трубку и отключил телефон. Отключенный телефон далее упокоился в кармане, а Российская Федерация, закрыв глаза, откинулся в своем кресле, терпеливо кого-то ожидая...
Константин выполз(другими словами тут не назовешь) из своей темной норы в которую превратился его факультет, когда он был впервые отвержен. Теперь же другими словам он его больше на называл. Темная дыра под названием Слизерин.
А теперь это приобрело еще больший смысл.
Судя по косому взгляду преподавательницы, Минервы МакГонагалл, выглядел Константин сам не очень хорошо. Естественно, он всю ночь не спал, думал. После того, как прошла истерика. И притупилась боль от предательства. Еще рано утром, он смог отправить письмо почтовой совой отцу. Директора за столом почему-то не было.