Костры на башнях
Шрифт:
— Послушай, Асхат, — доверительно заговорил Махар. — Ты не боишься?
— Этих гадов?!
— Нет, я не так выразился, — поправился Махар. — Хотел спросить — тебе не бывает жалко?
— Кого? — нетерпеливо оборвал Асхат. — Этих гитлеровцев?
— Стреляем друг в друга, как охотники в туров. — Махар никак не мог забыть того молодого немца, в которого совсем недавно выстрелил с близкого расстояния и попал ему прямо в лоб.
— Кого жалеть? Фашистов? Палачей?
— Знаю. Что я, маленький… Прямо в лоб попал…
— Они нас не жалеют. Пусть и сами получают.
Догорали
Виктор остановился, дождался идущего вслед за ним Тариэла Хачури, нужно было посоветоваться. Наверное, незачем тащиться немцам навстречу со скарбом и всей гурьбой. Наиболее уставших, ослабших есть смысл оставить в укромном месте сторожить снаряжение, которым пользовался отряд при преодолении скал и прочих горных препятствий.
Спускаться стали осторожно, незаметно обогнули утес. Теперь нужна была особая осторожность, один неосмотрительный шаг мог стоить жизни. Немцы уже близко, доносились их голоса, обрывки фраз. Виктор напряженно прислушался: его поразило то, что говорят не по-немецки. По-английски, что ли? Что за чертовщина! — удивился он. Померещилось, что ли? Как здесь могли оказаться англичане? Что-то тут не так. Надо проверить. Виктор твердо решил: надо взять «языка».
— Без команды не стрелять, — шепнул он стоящему рядом Тариэлу, а тот так же тихо передал команду по цепи.
Показались силуэты двух идущих впереди людей.
Бойцы смотрели на Соколова, и не могли скрыть недоумения: почему комбат тянет с командой? Пора открывать огонь. Может, он намеревается вступить с ними врукопашную? Дальнейшие действия капитана их вовсе поразили: вместо того чтобы открыть огонь, комбат приказал отходить. Бойцы подчинились, попятились и залегли за скалой, уступая немцам пятачок под пушистыми елями.
Времени прошло, пожалуй, немного, но им показалось, будто фашисты двигались, как улитки. Да где же они? Уж не раздумали ли подниматься наверх? Виктор нетерпеливо выглянул из укрытия и чуть было не выдал себя, спасло то, что немцы не смотрели в его сторону, и он успел вовремя спрятаться.
Они остановились у пушистой ели, то ли решили подождать остальных, то ли передохнуть; один что-то тихо напевал на английском языке и очень часто повторял одно и то же слово.
Виктор тут же сообразил — речь шла о каком-то городке либо местности: Левадья, Левадья. «Так это же Греция», — вспомнил он. Прислушался. Английский Виктор изучал в институте и, хотя знал его слабее, чем немецкий, разобрал:
— Забыть не можешь? — насмешливо спросил тот, кто не пел.
Песня оборвалась.
— Представь. Хорошая была девчонка. Часто пела эту песенку.
— И что же, не дала?
— Глупая упрямица. Предпочла смерть.
— Ты не находишь, что эти горы и там, в Греции, чем-то похожи? А вот свои горы я никогда не видел. Носила меня судьба по разным странам…
— Для меня все одно. Что там, в Греции, что во Франции. Я обошел всю Европу. Надоело. Кажется, походы
И он снова запел: Левадья, Левадья…
Виктор решил пропустить первого, а второго — схватить. Кто из них двоих бабник? Как же разобраться? Пожалуй, первый, тот, что пел: Левадья, Левадья. Словно твердя: это я, это я…
Второму шагнуть Виктор не дал: набросился на него сзади, схватил за горло, чтобы он не вскрикнул, и придавил его к земле коленом. Тот захрипел, испуганно тараща глаза.
А тем временем Хачури с бойцами открыли огонь. Уложили шестерых немцев.
На допросе пленный был предельно откровенным и, кажется, не испытывал страха или угрызений совести за то, что выдает военные тайны. Отвечал так, как будто шел доверительный разговор между друзьями. Начался допрос с самого безобидного:
— Вы говорите по-английски?
— Да.
— Специально учили?
— Жизнь заставила. Много плавал. Разные страны.
— Занимались коммерцией?
— В какой-то мере.
— Вы немец? Или другой национальности?
— Швед.
— Как же вы оказались в войсках Гитлера?
— Печальная история. Был я когда-то моряком. Плавал на судах — немецких, английских, французских. В Греции меня арестовали с контрабандой. То, что платили морякам судовладельцы, было очень мало. Что-то нужно было предпринимать самим. Хотелось заработать на другом. А на чем? Лучше всего на контрабанде. Мечтал вернуться на родину с деньгами. А вышло — по-другому… Судить меня не успели. Не до меня было. Германия оккупировала Грецию. А меня, как ни странно, немцы освободили. Но с условием: или — или. Или, сказали, отправишься с оружием на Восток, или расстрел. Я отправился на Восток. Обещали, конечно, и другое. Кончится война, будет много денег. Всем обещали. Не я один такой в части. Всяких собрали. Есть, конечно, и заблудшие в жизни, отчаявшиеся.
— Каковы задачи части?
— Мы как будто бы должны были соединиться с войсками генерала Роммеля, — неуверенно ответил швед, поскольку и сам, очевидно, толком не знал.
— Который действует в Египте?
— Да.
— Вы направлялись к морю?
— Да.
— В каком именно месте вы должны были преодолеть перевал?
— Этого я не знаю… Правда… — Он задумался, точно перед выбором, говорить или нет. Но колебался он по совсем другой причине и, перехватив строгий, терпеливо ожидающий взгляд Соколова, решился все-таки сказать. — Поговаривали солдаты о том, что предстоит будто бы пройти к верховью какой-то горной реки…
— Ингури? — подсказал Виктор.
— Кажется, так называли реку. Болтали еще о каких-то удивительно красивых местах. Горной долине, зеркальных водопадах… Но пройти туда нам не удалось.
— Почему?
— Нас разделили неожиданно…
— Следовательно, здесь оказалась лишь часть отряда?
— При том меньшая. Основная группа отправилась на Эльбрус. — Он подумал и небрежно добавил: — И те, кому поручено подняться на вершину, и те, кто должен альпинистов оберегать.
— Вы уверены, что именно им предстоит подняться на Эльбрус?