Костры на башнях
Шрифт:
Конрад Эбнер склонился над папкой, перевернул страницу, другую, задумался. Дел немало: уже в первые дня пребывания на посту уполномоченного Терека он столкнулся с разного рода проблемами — в управлении городом и окружающими селами, в налаживании трудовой жизни местного населения, которое под разным предлогом увиливало от работы. Не очень покладистыми показались туземцы Конраду, не заметил в них простодушной доверчивости; он чувствовал, как тает его терпение, и наивным казался самому себе, когда пытался разговаривать с горцами с подчеркнутой корректностью. Все чаще возникало желание припугнуть, заставить аборигенов трудиться с четкой немецкой исполнительностью. Для дипломатических увещеваний времени
До поздней ночи задерживался Конрад в комендатуре, да и перебравшись в свои апартаменты, он долго не ложился спать, ходил по комнате, раздумывал. В такие минуты вспоминалась армейская жизнь, и он жалел, что согласился стать уполномоченным. Командовать полком было проще, хотя и менее безопасно.
Он углубился в текст.
«Первой задачей гражданского управления в оккупированных восточных областях является проведение интересов империи. Этим высшим принципом нужно руководствоваться во всех мероприятиях и соображениях. Правда, в далеком будущем оккупированные области должны быть в состоянии в той или иной, еще не поддающейся определению форме стать частями великогерманского жизненного пространства и должны управляться в соответствии с этим руководящим принципом…»
Конрад Эбнер дважды подчеркнул последние слова предложения, еще и еще раз перечитывая «Директиву по руководству экономикой во вновь оккупированных областях». Он вполне одобрял то, как было отмечено в документе, что поход против Советского Союза является мероприятием величайшего политического значения. Естественно, поход преследует цель устранить навсегда опасность, которая зачастую угрожает границам Германии со стороны могущественного, экономически развитого и организованного государства… Этому государству не бывать! Германия раз и навсегда должна быть защищена от опасности, и именно путем уничтожения Красной Армии и расчленения Советского Союза, в первую очередь по этнографическому признаку… Фюрер — вот их освободитель! А завоевать симпатии кавказских племен — это означает получить от них все, что мы желаем: дополнительные источники питания, возможность широкого использования природных богатств страны… В области религии — полнейшая терпимость, не отдавать предпочтения ни одной из религий. Все же необходимо учитывать особое значение ритуалов и обычаев ислама. Церковные здания вернуть в распоряжение населения. Что же касается школ, то тут нужно внести существенные изменения: принятый в административном управлении среди кавказских народов русский язык впредь должен быть заменен немецким. В остальном необходимо развивать языки местного населения.
Размышления Эбнера прервались, появился дежурный:
— Господин полковник, к вам прибыл Ази Таран.
— Пусть войдет.
Дежурный пустил Азамата в кабинет и закрыл за ниш дверь.
— Пожалуйста, проходите, садитесь, — радушно пригласил Конрад.
Торжественно-приветливый тон, звучное и почтительное обращение уполномоченного — Ази Таран! — каждый раз подкупало и настораживало Азамата.
— Позвал я вас, Ази Таран, по очень важному делу, — сказал Конрад далее. — Здесь, на Кавказе, мы осуществляем грандиозные преобразования. Воспитательного, просветительного, экономического, этического порядка. В ближайшие дни необходимо отремонтировать и открыть школу. Назначаем вас, господин Таран, ее директором. Подбирайте кадры учителей.
Азамат ушам своим не верил: неужто он станет директором? Зыбкая доселе мечта вдруг обретала реальность. Однако радуется он преждевременно, еще неизвестно, как отнесутся к этому Надя и Маргарита Филипповна. Каждый его поступок должен быть выверенным, хватит прежних ошибок. Он потрогал щеку: стоило ему понервничать, как тотчас
— Вы верующий?
Азамат не мог собраться с мыслями, чтобы ответить, верующий ли он и в кого верит.
— Мусульманин? Христианин? Язычник? — Конрад решил прийти на помощь гостю, поскольку главным было отнюдь не то, кого горец почитает: аллаха или бога, поклоняется святому дереву или кусту, изваянию или кресту. — В области вероисповедания мы никого не ограничиваем. Свобода религии.
Азамат не знал, что ответить, как отреагировать на такое предложение уполномоченного, которому, очевидно, казалось, что он удивит гостя такой приятной новостью. К религии Азамат был равнодушен, но на всякий случай кивнул.
Конрад прошелся до окна, бросил короткий взгляд в сторону гор и вернулся к письменному столу. Небольшая пауза понадобилась Эбнеру, пожалуй, для того, чтобы перейти к новой, более важной теме.
— Господин Таран. Я неплохо знаю ваши горские обычаи. Хорошие обычаи. Не о них, как вы понимаете, речь. На сторожевых башнях были зажжены костры. И вы, и я знаем, что это означает, — говорил Конрад вполне спокойно, как о чем-то незначительном, однако не спускал с Азамата строгих глаз. — Возможно, вам известно, кто это сделал?
Азамат чувствовал, что уполномоченный непременно оставил неприятные вопросы напоследок. Разумеется, к ним можно было отнестись вполне хладнокровно: наплевать ему, Азамату, кто бы ни зажигал и неважно по какому поводу, — пусть отвечают. Но в этом деле была замешана его незадачливая сестра. С ее-то сердцем — ни за что ей не выдержать пыток и допросов. Кто знает, что она наговорит от страха, хотя и хорохорится. Как же быть? Назвать одну Аргуданову и умолчать о Чабахан он не мог: рано или поздно немцы выяснят, кто был еще. Сама же Заира выдаст, как только ее припугнут.
— Девчонки, знаете ли… — решил Азамат, что такой ответ отвратит беду. — Романтика, старина… В то далекое время зажигали. Баловство. Не придавайте значение.
— Романтика? Баловство? — вымолвил Эбнер устало я строго. — Нет, господин Аза Таран. Дело значительно серьезнее. Кто они, комсомолки? Они призывают к борьбе, сопротивлению, бунту?
— Нет-нет!.. Что вы! Там была и моя сестра… Она не совсем здорова.
— Вот как? — Конрад не ожидал такого оборота.
— Глупая девчонка, клянусь! — Азамат стал нервно растирать правую щеку — на ней, как шрам, обозначилась красная полоса. — Послушалась подружку. Поверьте, баловство.
— Ошибаетесь! — Конрад не хотел отказываться от своей версии, но был готов пойти и на некоторые уступки. — Мы, конечно, проверим, — добавил он, перехватив молящий взгляд Татарханова. — Но вам не кажется странным, что ваша сестра замешана в таком деле? А что бы об этом сказал ваш дядя?
— Простите ее… По наивности. Та, другая, может быть, действовала с определенным умыслом… Но сестра… Нет-нет!
Тревожная тяжесть легла на душу Азамата, он плелся по улице, угрюмый, потерянный. В голове теснились самые противоречивые мысли: то приятные о назначении директором школы, то последующие расспросы о кострах на башнях, о Чабахан и ее подруге. Азамату казалось, что он погружается в яму, из которой никак ему уже не выбраться.
Виноватый, надломленный, переступил он порог дома Маргариты Филипповны. Обе женщины, Надя и завхоз, встретили его настороженно. Может, догадались, что он явился с плохими вестями?
— Считайте, что так и есть, — не поднимал он головы, не мог смотреть им в глаза. — Вызвали в комендатуру я стали навязывать… — Он замолчал, давая им понять, что о таком даже неприятно говорить. — Если я остался, если у меня так получилось, можно меня с грязью…
— Что же они хотят? — Маргарита Филипповна подошла к нему поближе, словно в темной комнате плохо видела его лицо.