Костры на башнях
Шрифт:
— Ты любишь Виктора?
— Да, Азамат. Я тебе уже говорила. И повторяю…
— А если Соколова уже нет в живых?
— Ты жестоко шутишь… — Она отвернулась от него.
— А если я не шучу? Если нет его? Нет!
— Тебе что-то известно? — Кровь отхлынула от ее лица. — Скажи, тебе что-то известно?
— Допустим. К примеру. Как же тогда? И ты можешь оказаться в дюжине вдовушек? Или ты этого не допускаешь?
— Зачем же ты так…
Глаза Нади в один миг наполнились слезами, горько стало на душе, и она пожалела, что согласилась бежать с легковерной опрометчивостью. Не обманул
— Прости. — Он спохватился, стал беспокойно оправдываться: — Не соображаю, что говорю про Виктора. Голова затуманилась. Я вообще, понимаешь? К примеру. Война, все может быть. Я хотел сказать… люблю тебя. И готов ждать. Только позволь надеяться. Сейчас разожгу костер. Тебе нужно согреться. Пусть что будет.
— Нет-нет! Не надо. Я передумала. Нас могут увидеть. — Надя вытерла выкатившуюся из глаз слезу.
— Не бойся. Ночь. Кто здесь может оказаться в такой час?
Отверстие входа сторожевой башни неожиданно посветлело.
— Похоже, рассветает, — удивился он. — Стой-ка, что это там? Свет? Машины? Как они здесь очутились? Неужели немцы прошли в ущелье?
Они вышли из башни.
Колонна машин подымалась вверх по серпантину.
— Господи! Нигде от них нет избавления! — бросила Надя в отчаянии. — И куда они движутся? Наверно, пробираются нашим бойцам в тыл? — ужаснулась она догадке.
— Ну конечно, — ответил он, как человек сведущий. — Немцы долгое время искали колхозные стада, теперь обнаружили. Торопятся, как только открылся путь в Баксанское ущелье. И шахту «Октябрьская» норовят прибрать к рукам, — просвещал он. — Никак прежде немцы не могли прорваться к ценным ископаемым. Понимаешь?
— Откуда тебе все это известно?
— Дядька трепался. Он у немцев свой человек. Я как узнал о том, что он с ними заодно, — ошалел. Готов был топором ему голову отрубить. Мать и Чабахан пожалел. Разве немцы оставили бы их в покое? Мне что… Я не боюсь. Мать и сестра — другое дело…
— Мне казалось, он и тебя втянет…
— Старался. Еще как старался! Золотые горы обещал. Ерунда все это, — бросил он с неприязнью.
— Это дядька помог тебе стать директором? — вдруг спросила Надя и внимательно на него посмотрела.
— Не знаю, — пожал плечами Азамат. — Вполне возможно. Почему ты решила, что он помог? Настоял! Сказал им: племянник у меня историк, образованный. Меня как будто ледяной водой облили. Запротестовало все внутри, когда вызвали и предложили. И бросился к тебе, к Маргарите Филипповне. Клянусь! Ни за что бы не дал согласия, только из-за вас уступил. Доброе дело, думал, сделаем. Будем держать, как она заметила, ребят под присмотром. А что в итоге…
— Занятия в школе можно было проводить и так, — мягко возразила Надя, продолжая смотреть на колонну автомашин.
— Ты хочешь сказать, что не она советовала? — насторожился Азамат.
— Верно, советовала. Но что ей оставалось делать? И вообще. Стали бы мы убеждать тебя отказаться от назначения?
Еще таинственней, еще тревожнее прозвучали слова Нади.
— Значит, вы мне не верили?
— Проверять в такой ситуации надо было каждого. Тут обиды не должно быть.
— Теперь мне ясно. То-то
— Не обижайся, Азамат, — спокойно отвечала Надя. — А как бы ты поступил в такой ситуации? Почти все мужчины покинули город. Мне казалось, ты уйдешь в горы, несмотря на слабое здоровье. Но ты не ушел. А тут еще назначают тебя директором школы. Чтобы насторожиться, поверь, достаточно одного твоего дядюшки. Сам уверял, каков он!
Скверно сделалось на душе Азамата: стало быть, все это время они обе, и Надя, и Маргарита Филипповна, принимали его, чаепития затевали каждый раз, лишь только он переступал порог дома Кузнецовой, а сами нисколько ему при этом не доверяли. Значит, и те, что в горах, держат его на подозрении? И не соверши он этого побега… Сейчас, можно сказать, решается его судьба, а он строил дерзкие планы о том, как этой ночью Надя станет его… Ее, напротив, беречь нужно как зеницу ока, на руках нести, чтобы ни один волосок не упал с головы. Ведь она, Надежда, единственный человек, который может за него поручиться…
Словно издалека донесся до него голос Нади, она что-то сказала и направилась к башне. Азамат не понял ее, мысли его переметнулись в свою семью. Он только теперь по-настоящему оценил пророческие слова матери, которая заранее предостерегала его от опасного влияния дядьки. «Какой же я дурак, что не ушел в ту ночь в горы! Какой дурак, что поддался влиянию дядьки!» Ведь Амирхан норовил и дальше втягивать его в свои страшные дела. Необходимо, требовал он, сплотить вокруг себя почтенных стариков, чтобы в любой момент они тебя поддержали, а со временем и приняла бы участие в управлении краем. Азамат же под разными предлогами уклонялся от участия в его делах.
— Что ты за человек? — настойчиво наседал Амирхан. — Никак не пойму я тебя, хоть ты мне и племянник, одной крови. И долго же ты собираешься держаться в тени? Учти, никому еще не удавалось сидеть на двух стульях одновременно!
В последний раз он явился мрачный, усталый, прятал погасшие глаза от племянника, очевидно, не желал выдавать своего настроения, но скрыть этого не мог. Сухо поздоровался с Азаматом, когда тот открыл ему дверь, прошел в маленькую комнату и сразу же опустился на стул, точно ноги не в силах были держать его более.
— У тебя неприятности? — спросил участливо Азамат, хотя и так было ясно: не все у дядьки гладко и успешно, как он того хотел.
Амирхан махнул рукой:
— К чертям пусть все катится. — Голос его показался хриплым, простуженным.
Носит его, бездомного, как собаку, по холоду и сырости, посочувствовал Азамат невольно. А что ему от всего этого, в конце концов, перепадет? Интересно, есть ли у него здесь, на Кавказе, женщина? Этот вопрос часто задавал себе Азамат. Мать как-то обмолвилась, будто была у Амирхана девушка — вторую такую красавицу не сыскать на всем Кавказе. Но судьба горянки оказалась несчастной, она жила с изгоем (именно такой жизнью вынужден был жить дядька в ту пору) то ли женой, то ли сожительницей его — непонятно. Амирхан потом исчез, а что стало с бедняжкой, мать не знала.