Костры на башнях
Шрифт:
Глава вторая
«Есть у меня на Кавказе пристанище!» — заключил Амирхан Татарханов, переступая порог натопленной, обогретой женщиной комнаты, как человек чрезмерно довольный прожитым днем, обрадованный его благотворным итогом. И этим пристанищем является не дом Рамазана, старшего брата и его семьи, — это был небольшой особняк Саниат, когда-то худенькой красивой и стройной медсестры, ставшей ныне сорокалетней привлекательной женщиной. И все годы на чужбине он верил, что наступит конец разлуки, они встретятся. И он найдет ее живой и невредимой, незамужней и ожидающей
Амирхан, помнится, с замирающим сердцем направлялся к дому Саниат в первую ночь, несмотря на то что знал заранее, навел справки у старых знакомых, что живет она одна: перед войной похоронила отца и мать, а замуж не вышла. Волновался он тем не менее оттого, что не был до конца уверен, любит ли его Саниат по-прежнему — этого не знали знакомые, да и спрашивать их он не стал бы…
Она узнала его тотчас и испугалась, как будто он явился рассчитаться с нею за что-то. Он остолбенел — встреча получилась не такой, какой он ожидал. Немного погодя, когда Саниат овладела собой, она извлекла со дна огромного сундука шкатулку и, водрузив ее на стол перед ним, сказала: вот они, твои драгоценности, все тут в сохранности, бери и уходи, пожалуйста. Неприятным, обидным холодом повеяло от ее слов. Он подавил возмущение, совладал с собой.
— Спасибо, что приберегла на черный день, — пытаясь придать своим словам некоторую шутливую окраску, чтобы не показаться бедным родственником, свалившимся на ее голову внезапно, Амирхан продолжил весомо и неторопливо, чтобы сразу же почувствовала его силу: — Воспользуюсь при случае, если понадобится. Колье возьму сейчас для одной важной особы. Потом десяток других приобретем. Клянусь аллахом, наше время наступает! Но пришел я, как ты понимаешь, не за драгоценностями. Жена ты мне, хотя мы и не расписывались. И ждал я этой встречи не один год.
— Что было, того не вернуть, — поспешно ответила Саниат. — Было и прошло, не одна зима и не одно лето. — Глаза ее что-то пугливо искали на полу темной комнаты, где слабо горела керосиновая лампа, — она боялась на него взглянуть, зябко ежилась. — И прошу тебя, бери и уходи. Все тут, ничего не тронула. — Женщина подтолкнула по столу массивную шкатулку в его сторону. — Будто чувствовала, что явишься однажды. Всякое бывало, а не воспользовалась. И боялась, и берегла как зеницу ока… Да и кому такое покажешь!
Амирхан понимал, что овладеть ею предстоит заново и добиться ее расположения будет непросто. Мягко заверил:
— Все это теперь позади, Саниат. Поверь мне. Забудь все, что было тяжкого в твоей жизни.
— Нет, нет. Бери и… Прошу тебя!
— Может быть, у тебя есть муж?
— Никого у меня нет, и никто мне не нужен, — горько заявила она. — Хватит и прежних страданий. Натерпелась вдоволь. Как кошмарный сон. От упреков соседей и по сей день никак не избавлюсь. Теперь снова норовишь…
— Кого ты боишься? Советскую власть? Линия фронта не по дням, а по часам меняется… Вон уже где!
— Сегодня уходят, а завтра — вернутся. Так уже бывало. На вершине горы град не падает.
— Завтра, моя красавица, на всем Кавказе будут немцы. Запомни. И наступит наша власть. Наша, понимаешь?! — твердо и обозленно утверждал он.
— Знакомые слова. И отец мой на что-то рассчитывал. Да так и ушел, не поняв смысла жизни. Жил и не жил. На колючке груши не растут.
— Это ты брось. — От ее слов на него повеяло
— Найди себе другую. И помоложе, и… Ты вон еще какой. А у меня нет сил… Не смогу.
— Надо же так человека запугать! — бросил он в сердцах, полагая, что она боится последствий, когда снова, как в те годы, вернутся Советы. — Ну, это все теперь позади. Выше голову, моя голубка! Кончился ненастный день. — Амирхан обнял ее за плечи, вытащил из кармана носовой платок и неуклюже стал вытирать ей слезы, заглядывая в карие глаза.
Он сознательно не торопил Саниат, понимал: женщине нужно успокоиться, свыкнуться с мыслью, что он вернулся и все будет по-прежнему, что рано или поздно они по-настоящему станут мужем и женой, и она, несомненно, воспылает к нему любовью. Женщина зреет душой много быстрее, чем умом, рассудил он. И твердо решил настоять на своем.
В первую же ночь он остался у Саниат до утра, лег с нею в постель, меньше всего думая о том, желает ли она этого, готова ли к тому…
Не так уж много осталось от прежней страстной Саниат, какой она была в те годы, еще задолго до войны, когда он, раненный, попал в госпиталь. Она не только погрузнела телом, но и очерствела душой. Вполне понятно, что отвыкла от него, остыла и все нужно начинать сначала. Однако как бы там ни было, он терпеливо сносил ее холодность, надеялся, что сможет со временем вызвать в ней былую страсть. Приходил, разумеется, и к иному выводу, что нужно мудрее, трезвее на все смотреть и не ожидать теперь возвышенной, трепетной любви. Не медовый, в конце концов, у него с Саниат месяц. Не до любовных волнений и утех, дел иных у него невпроворот; жена ли она ему, либо любовница, какая разница — переспал с ней ночь, вот и весь тут трепет.
Рано утром он встал, взял из шкатулки колье и ушел. Не все произошло так, как он хотел, на что рассчитывал, и тем не менее был доволен и мог с удовлетворением сказать: все идет неплохо. Один греческий мудрец выразился так: подумай о том, что могло быть и хуже, и будешь доволен. Да поможет всевышний и дальше! Амирхану понравилось уже то, что Саниат не растранжирила драгоценности, несмотря на то что могла бы воспользоваться ими в трудную минуту. А бывало ей не очень сладко — факт. «Молодец, хозяйка», — нахваливал он ее и чувствовал, как теплой признательностью наполняется грудь к близкой ему женщине.
…Вернулся Амирхан пораньше, не в полночь, как бывало, и не крадучись, а смело, по-хозяйски вошел.
— Ну, — сказал он, не снимая скрипучих хромовых сапог, руки его были заняты свертками, — утром здесь будут немцы. Красноармейцы поджали хвосты и дружно дали деру. Отметим такое событие.
Саниат стояла перед ним растерянная, с распущенными длинными темными волосами, поверх ночной рубашки халат из теплого плотного материала. Она знала, что он сегодня явится, однако решила лечь в постель пораньше — может быть, рассердится, рассудила она, за то, что не ждет его, открыто выказывает полнейшее пренебрежение, и прекратит приходить к ней, оставит ее. Перед этим Саниат протопила с самого утра не топленную печь, согрелась горячим чаем. Стук в окно, который она узнавала безошибочно, застал ее врасплох.