Костя Косолапов. Начало

Пшеничников Владимир Анатольевич

– Устроился нехило, да с адресом напутал, – проговорил Егоров. – Такие хоромы я у вас только на поле чудес видал.

– Он вырос тут, Валера Прокин, – пояснил дядя Сергей. – А пробился, чего ж таиться? О, да ты и правда помнишь! – удивился, когда москвич уверенно пристыковался к зелёным воротам.

– Мы посидим, а ты перетолкуй с хозяйкой, – предложил Егоров.

– Да, не мешало бы, у нас сто лет ничего такого… я быстро.

– Завсегда подход нужен, – наставительно сказал Егоров, когда они остались вдвоём. –

Тем боле, если платить тебе нечем. И не обещай ничего – это закон номер один. Оглядись, а там мы с матерью сообразим, какой гостинец подбросить. Или саму её привезу, если увижу, что Анна Петровна в расположении с ней встренуться, с сестрой.

Тут из калитки выглянул дядька и трижды показал руками знак подгребай.

– Сидор возьми, – напомнил Егоров. – Не быкуй тут, но и лишнего не встревай. Во, ноги мой на ночь! – приказал напоследок и засмеялся.

На веранду круто поднимались ступеньки, на последней Костя огляделся и запомнил подзапущенный сад-огород хозяйский, отгороженный от тесного дворика штакетником, заброшенную соседову голубятню, дверь которой косо держалась на одной нижней петле, и опять же дальнюю синюю крышу нелепого терема.

Только что он был на вокзале, в промзоне, ехал по городским улицам, видел сотни машин, светофоры и пёстрые щиты на главной, а тут город будто бы отступил, отпрянул в разные стороны, словно дал ему передышку, время привыкнуть хотя бы к своему шуму, всё-таки долетавшему и сюда.

Он пристроил рюкзак на ступеньках, стянул свои армейские ботинки и вступил на веранду, отодвинув тюлевую занавеску.

– Зато вот тебе помощник! – произнёс Егоров, придерживая за плечо небольшую востроносую женщину. – Приболела, Кость, наша тётя Аня.

Он сказал драсти и остался у двери. У тётки оказались соломенного цвета волосики на голове, мелко-мелко завитые, и через них просвечивалась голубоватая кожа. Тёмно-синее платье висело на ней как чужое, а на ногах он увидел вязаные носки – наверно, и правда болела. С матерью он никакого сходства не нашёл.

– Вы сидите, а я приляжу пойду, – тяжело и скрипуче проговорила тётка и, ни на кого уже не глядя, прошла в дом.

– Мне сидеть некогда, – решительно сказал Егоров. – Выздоравливайте, живите, а я поехал. Машу обязательно повидаю.

Костя хотел было проводить его, но, взглянув на хозяина, остался где стоял.

– Вот, это… Костян, значит, – пробормотал дядя Сергей, оглядывая как бы впервые собственную веранду. – Такие дела… Не голодный? Я с утра кулешика наварил, можно кулешика похлебать. Или попозжа?

– Ну.

На веранде ему точно не было места. Здесь умещались только узкая тумбочка, столик, похожий на откидной вагонный, две табуретки на трубчатых ножках… низкий скошенный потолок. Разглядывая обстановку, он старался особенно не вертеть головой и уже подплывал потом, проступившим во всяких подмышках.

– Дяинк… дядь Серёж в смысле… есть у вас погребка, сарайка? Лето – я бы там стал ночевать.

– А-а, точно! –

обрадовался дядя Сергей, живо вставился в разношенные тапки и первым выбрался на крыльцо. – Я бы и сам, слушай… И ведь есть, есть уголок! Пошли, пошли-ка… Под мотоциклетный гаражик планировал.

Затея с надворным ночлегом заметно развлекла и расшевелила хозяина. Он пораскрывал двери четырёх тесно слепленных построек и пошёл нырять из одной в другую, вытаскивая каждый раз во дворик какую-нибудь залежавшуюся и наконец-то востребованную бытовую вещицу: половички и коврики были увязаны рулончиками, переносная лампочка с жёлтым колпаком покоилась в пыльном прозрачном пакете, схваченном завязочкой, и только неясного назначения металлические части были сгружены им на резиновый лист вразнобой.

Из самой отдалённой двери раздавалось кудахтанье нескольких кур, через ближнюю было видно помещеньице, заставленное бочками и ящиками, а гаражик мог располагаться за второй, самой широкой, обитой жестью. Костя приблизился, чтобы разглядеть внутренность, и тут же отпрянул, чуть не припечатанный спинкой от железной кровати.

– Вот так вот! – произнёс дядя Сергей почему-то с огорчением и бросил спинку на землю. – Веришь, Костян, совсем туго бывало, но я и ведра дырявого из дома не выносил. Валера Прокин прямо к воротам машину подгонял – грузи утиль, расчёт на месте! – но я не купился. Я не купился, да, видно, зятёк наш первый, студент прохладной жизни, кровать разрознил – одна спинка осталась!

– А просто пара досок найдётся?

Дядя Сергей мелко взглянул на него, пошевелил пальцами и снова ожил:

– Мысль понята! Найдётся – дверь! Старинная, выше нас ростом. Только, друг ситный, тебя ж переодеть надо!

Он пробежался по закуткам и вскоре вынес стопку спецодежды и брезентовый мешок. Встряхнув, развесил на штакетинах явно ненадёванные оранжевую жилетку и чёрные штаны, из мешка, покопавшись, достал пару низких кожаных ботинок, а из кармана – чёрную стёганую панаму-шляпу, которую обколотил о колено и самолично нахлобучил Косте на макушку.

– Вылитый гуцул… это, гусар! Или турист.

– Ну! – Косте головной убор понравился, и ботинки на вид были легче его подкованных.

– В душевой ведра два воды есть, потом сполоснёшься. Одевайся, а я дверь отсвобожу – одному не поднять. И не стесняйся ты, правь по-домашнему!

Костя сходил в уборную, удачно скрытую от глаз, переоделся в душе, потопал, разминая невесомые ботинки и радуясь, что нога у него несоразмерно небольшая, огляделся и нарвал конопли и высокой полыни для веника.

– И всё ж-ки – турист! – смехом встретил его во дворике дядя Сергей. – Вот какая раньше спецуха была. Это тебе не синтетик – всё дышит. Размеры, правда, гигантовские поставляли – мне не пришлось поносить, да ведь сгодилась!

Штаны были коротковаты, зато просторны и, действительно, дышали.

– Ну, теперь за дверью, – явно по бригадирской привычке взмахнул рукой дядя Сергей. – Я и чурбаков накатал – сам подберёшь по высоте.

Дверь, назначенную под полати-нары, пришлось вытаскивать из курятника.