Костя Косолапов. Начало
Шрифт:
За воспоминаниями и размышлениями он чуть не проскочил мимо попутчиков, неизвестно откуда нарисовавшихся на довольно пустынном участке дороги, но повод, маршрут и плату – восемь рублей километр – они предъявили до того жалобно и внятно, что Борис Петрович, взяв деньги вперёд, согласился на незначительный крюк. Дорогой пришлось вникать в чужие проблемы, но ему это было не впервой и тоже нравилось.
«Ну, вот как эти кретины могут новую технику освоить? Да никак! – вполне доверительно, как сметливому персональному водителю, говорил ему когда-то главный инженер совхоза. – Уж лучше им платить за то, чтоб близко к кировцу не подходили!» – он всё на будущую образованную молодёжь ставку делал, незабвенный Вениамин Андреевич.
Вот и нечаянный клиент Гена был, пожалуй, что из кретинов
– Значит, на дороге след не от тормозухи остался, а от маслица, – утвердительно предположил Борис Петрович. – Скажем, всего-навсего пробка открутилась. Но давно!
– Ну, я не знаю, – на секунду сбился рассказчик, для него уже не это главным было.
Вызванная бригада сменила двигатель, сделали пробный выезд, и хозяин подбил бабки. За вычетом заработанного с бедолаги причитался без двух тысяч миллион. Почему? А вот почему.
– Договор, – догадался Борис Петрович. – Небось, под полную свою ответственность машину принимал? Всё своё движимое и недвижимое подписал? Вот когда тебе думать надо было, уважаемый! Да ещё глядеть, с кем связался.
Но ничего плохого о бывшем хозяине Гена сказать не мог. Кто ж знал, что так выйдет? Тот и о долге лишний раз напоминать не стал. Его юристы подождали сколько-то, подали на суд, и с напоминанием приехал судебный пристав. После Нового года описали мотоцикл, кое-что по мелочи («Швельную машину», – уточнила хозяйка), потом свезли и вроде как отстали: дом, земля не оформлены – неликвид, значит. А месяц-полтора назад хозяин предложил выход. На постоянную работу он принял со стороны толкового паренька с опытом и корочкой, поэтому должнику оставалось освободить обставленный свой дом, продать долю в праве – и все в расчёте. Вчера как раз оформление закончилось.
– Курей сменщику оставили, а крупную скотину распродать успели по-быстрому. Думаю, на первое обзаведение хватит, – со значением закончил Гена, и настал черёд Борису Петровичу речь держать.
– И теперь, значит, в Берёзовке обживаться будете? Ну-ну. Домик какой-никакой родня вам, конечно, укажет, там это не проблема, даже хозяев искать не придётся: заходи и живи! Газа, правда, нет и электричество отрезано, но, я так думаю, начального капитала вам хватит, чтобы к электричеству подключиться и кур с десяток себе завести. Остальное придётся на хлеб-соль, на школьное обмундирование дочке приберечь. Помереть вам родня не даст, надеюсь, но будущее ваше представляется мне туманным и серым. О причине переезда соврать как-нибудь так не сумеете, на бирже разговаривать с вами не станут, пособии-рапсодии, как добровольные переселенцы, забудьте – и что в остатке?
– Ну, подвернётся же какая-нибудь работёнка.
– Не подвернётся, – заверил
Ещё какое-то время нагонял он жути попутчикам, но ближе к Берёзовке дорога совсем разладилась, и пришлось поберечь хоть язык на ухабах.
Домой Борис Петрович возвратился на закате с привычным ощущением толково и прибыльно прожитого дня. Он уже запирал гаражные ворота, как вспомнил вдруг о Маше Косолаповой. Можно было, конечно, сейчас же доехать и доложить вкратце обстановку в городе, но неясные предварительные соображения следовало обмозговать детально и не спеша. Главное, совсем не известно, как её увалень в городе приживётся.
* * *
На зарядку телефон запросился часа за два до побудки. Сначала его курлыканье совпадало с аккордами воинского храпа и приступами сонных бабьих лепетаний, но скоро метрические сигналы стали попадать в мертвецкие паузы живой человеческой музыки, и Мозговой их услышал. Протянул руку, поднёс телефон к правому глазу и разглядел задачку по теме совершенно иррациональных чисел – 04:13. Сулфайет-твою-тамару! Вот же что он должен был сделать сразу, как вернулся вчера с маршрута. Да, и плюс отбриться – напомнила зазвеневшая под ногтями щетина. Теперь надо было тащить журавля на зарядку. «Хорошо ещё, что не пьём, подшитки», – сформулировал Мозговой, оглядев спящую подругу. Вразрез с жалкенькими постанываниями, лицо Веры Васильевны изображало обличительную непреклонность. Прореженные брови её сурово сходились к берегам довольно глубокой складки поперечной мысли на переносице. «Тебя не разжалуют, Мозговой, теперь тебя точно посадят», – раз десять повторила жена за один только вчерашний вечер, и это было далеко за пределами его понимания. Ну, если ты сама живёшь с маршрута, кормишь дочь, ботана-зятя и внука Стёпку, то почему ты не можешь хотя бы помолчать, если уж окончательно заблудились нужные слова в фиолетовых облаках твой химзавивки?
Мозговой пристроил телефон на зарядку и отправился будить унитаз. Потом у него защипали костяшки правого кулака под струёй холодной воды, и он наконец проснулся. Не вовремя, но окончательно. И пошёл курить на воздух.
Лоджия смотрела на запад и была ещё по-ночному темна. Когда-то ему нравилось, покуривая тут, как бы грустить о родном далёком приволжском крае, потом – посылать сигналы таким же одиноким курильщикам из противоположного дома, таким же кускам, ожидающим, может быть, последнего в своей жизни приказа, а сейчас чем прикажешь украсить момент?
Но того папарацу он разукрасил, конечно, от души. Мозговой погладил саднящий кулак. Мог быть доволен – форму не растерял, но беспокойство не отпускало. Неужто конец маршруту? Два года отрабатывали, и теперь сливаться из-за какого-то кретина-контрактника? Да и не кретины они вовсе. Нарушить приказ и договор, оставить пост, тайно подобраться на разгрузку контры и всё зафоткать – это или приуготовления к шантажу, или чей-то проплаченный заказ. Правильно он вчера сказал командиру: «Подумай, Альбертыч, кого мы обошли невзначай в порту».
На мосту, на своём участке, он мог бы вполне обойтись одним бойцом. Но этот один дембельнулся накануне открытия маршрута, и оставить его не было никакой возможности – кусков уже погнали из армии. На сержанта-контрактника Костик Косолапов никак не тянул, и пришлось его отпустить. От сердца оторвать. И передать привет родным – недосягаемым теперь – полям и взвесям.
Начав думать о спасительном в данном случае кретинизме выдающегося землячка, Мозговой душевно успокоился, вскоре телесно оживился, а загасив второй окурок, потянулся с ухмылкой и пошёл досыпать.