Костяной
Шрифт:
…Я отвел глаза за секунду до того, как вспышка фонарей на площади ослепила Никлу. Впрочем, вспышку я увидел, но воочию, в окно. Потом фонари погасли уже насовсем.
Я встал с табурета, не мешкая, и подошел к двери, морщась от неприятного ощущения в затекших ногах. Открыл двери и вышел наружу, в зимнюю синюю темноту. Свежий воздух прояснил голову.
Снег почти перестал идти. Луна перевалила за половину неба и теперь спускалась к западу. Мороз тоже, видимо, миновал свой предел – теплело. Где-то в темноте, очень далеко, на самой окраине, кто-то играл на калимбе,
Я шел быстро, не задерживаясь ни на секунду, шел на звон мечей, заметая свои следы полами плаща. Редкие предутренние снежинки ложились на перья.
Я вышел на площадь сквозь арку меж двумя шоколадно-коричневыми домами, принадлежащими Торговой палате, и увидел, как Никла Четыре Меча и человек-пес по имени Мортимер Фост сражаются посреди красно-белой от снега и крови площади. Никла явно почти ничего еще не видела после вспышки, но пес все равно пока не мог ее одолеть. Впрочем, кто знает, что еще было у него в запасе. Я подошел к ним неслышно и поднял из снега свой клинок, Хейзенхейерн. Он проделал долгий путь, чтобы вернуться ко мне.
– Морт! – позвал я и, когда он удивленно обернулся, нанес удар.
Он повалился спиной к фонарю. Самый опасный из моих врагов по причине своего безумия.
– Эль-Хот? Разве ты не мертв?
– Как видишь, Морт. Я стою здесь, отбрасываю тень, разговариваю с тобой, а в глазах моих не пляшет зеленый огонек.
– Что до огонька, то он не единственный способ оживить тело. Впрочем, ты и сам знаешь. Но да, я вижу, что это ты. – Человек-пес поднял голову и посмотрел в звездное небо. Еще падал легкий снег, и иногда трудно было отличить снежинку от звезды.
– Я рад, что мне не приходится переубеждать тебя.
– Значит, это и правда Гарма послал снежить?
– Как и тебя. Моут должен был убить меня и Чиншана, которого Гарма отправил сюда обманом. Если вкратце, он поймал его на самолюбии, сказав, что Чиншан ничего не может сделать сам. Голем же должен был убить Моута и тебя.
Никла подошла поближе:
– Ты вовремя, градоначальник Эль-Хот.
– Как и договаривались.
– Как глупо… – произнес Мортимер Фост, сумасшедший наемник, и закрыл глаза.
Седьмое мертвое тело упало на площадь, и заклинание заработало: тела засветились изнутри золотым светом, иссохли вместе с затлевшей одеждой и пролитой кровью и рассыпались в легчайшую пыль, подхваченную ветром. Все они исчезли без следа: и Моут, убийца, нанятый Гармой, которому процветание Сина было хуже кости в горле; и Чиншан, правитель Кражаля, ненавидевший меня по той же причине, что и убитый собственным наемником Гарма; и наемный убийца Хиреборд, которого рано или поздно Чиншан бы отправил против меня, и заклинатель Дим-Дим, охотящийся на меня и Чиншана, и Мортимер Фост. Как исчез до того снежный голем, убитый Моутом, которому я продал свой собственный меч, украв у него его клинок, чтобы вооружить его против магов. И то и другое, конечно, я сделал не своими руками, но результат был ожидаем. Все мои враги, метящие на мое место, представлявшие опасность для меня лично
Я правлю Сином уже очень давно, это спокойный и богатый город, как бы кто-то ни старался помешать этому.
Я специально сам составлял маршруты стражи, специально распускал слухи, даже торопил Гарму с организацией покушения – тоже через подставных лиц, разумеется, – чтобы ничто не мешало моим врагам пробраться в город и чтобы горожане никогда не узнали об этом.
Никла Четыре Меча, которую разыскивали в четырех городах и которая управляла тайной стражей в Сине, собрала мечи и прочие металлические вещи в длинный кожаный чехол.
– Спасибо, Никла, – сказал я.
– Удачных праздников, – улыбнулась она немного устало. Ее глаза покраснели.
– И тебе. Иди отдыхай.
Девушка кивнула и, натянув капюшон на светлые волосы разной длины, забросила чехол с оружием на плечо и удалилась.
Я поднял голову, посмотрел на светлеющее небо. Луна куталась в туман; с севера, с Серого моря, что за скалами Фолх Вайна, натягивало снежные тучи. К рассвету благодаря заклинанию Фоста должен был начаться снегопад, и это тоже играло мне на руку.
Я еще раз огляделся, смерил взглядом башню, постоял минуту на пустой и тихой площади, просто вдыхая и выдыхая воздух.
Потом, чувствуя, что начинаю замерзать, поежился, пригладил перья на голове и направился обратно к таверне.
Наступал праздничный день, и можно было отдыхать.
Дунг
Если лечь спать под кронами леса, именуемого Дунг, то, быть может, птица квилин, что всегда плачет в полночь, успокоится и совьет в волосах гнездо до утра. А потом улетит, оставив спутанные волосы и такие же спутанные мысли. Волосы можно расчесать, а вот думать о чем-то связном не получится до следующего утра.
Говорят, если она запутается в прядях какого-нибудь человека и не сумеет улететь до рассвета, то такой человек забудет половину того, что знал, а остальное перемешается в его голове на целый год.
Зато он сможет ворожить, читать знаки и видеть будущее.
Говорят, иные девушки нарочно распускали волосы и ночевали ночь в чаще Дунга. Говорят, иные парни нарочно ловили скворцов и других пичуг и привязывали их прядью за лапку, чтобы издалека потешаться над перепуганной девушкой.
Я слышал историю, как одной девахе привязали к волосам гуся.
Хорошо было бы сейчас поехать к Беренике, подумал я. Поторговаться с ней, посмотреть на Беренику в белой рубашке, стянуть волос-другой, если повезет. Но Полумянная Отмель далека, а Рогатая ночь, напротив, делается все ближе, да и, в конце концов, к Беренике скоро я все равно поеду. Она стала ворожеей не так и не так потеряла память, ни при чем тут ни вещая птица квилин, ни злая птица ясыть, ни зверь арысь, ни ундины с того края, где Дунг выходит к большой воде, ни белоглазые девы с вынутыми хребтами, что населяют чащу, если верить тому, что говорят.