Костяной

Провоторов Алексей

Меч мой был хорош. Он стоил мне многих лет жизни, но без такого меча нечего было делать мне на моих путях. И да, это было оружие, учтенное в обоих мирах. Им я мог убивать и потусторонних, стань они на моем пути. Тайное имя меча знали я, кузнец да владыки обеих сторон, как водится.

Второго боднула Соль, он отмахнулся и не попал, я поймал его меч дубиной и ударил по запоздавшей руке, отсекая кисть на взмахе. Росчерк капель был как крест на старом дереве: это – срубить.

Третий рухнул не от моей руки. Четвертый успел удивиться, но понять не успел,

пробитый насквозь вместе со щитом. Клеймор окрасился, ему шло.

Люди Гестевальда лежали каждый в свою сторону головой. Лес уже начал укрывать их листьями.

Встречный без усилия выдернул клеймор из кости убитого и стряхнул щит, как лист. Повернул острие ко мне. Я своего не опускал.

– Зачем ты вмешался? Я мог бы проиграть.

– Тогда мне не с чем было бы явиться к нанимателю, – ответил он.

– А что я такого не поделил с твоим нанимателем?

– Ты слишком много носишь. Берешь и носишь.

– Мне – мало, – ответил я с ледяной улыбкой. Мне не хотелось разговаривать, хотелось ехать, дышать, смотреть, перемещаться, действовать.

– Эта ноша не по тебе, – сказал Встречный, и луч луны коснулся его, когда он шагнул ближе.

И я понял, что доспех его пуст, что не гравировку – ржу и лед я вижу, не кафтан, а листву, не блеск глаз, а слизней. Я перехватил меч.

Он усмехнулся, как ветер в брошенном доме:

– Ты ничего не сделаешь мечом.

– Видал бы ты…

– Этот клинок… Вороний Грай.

Я закусил губу.

Он знал имя моего меча, настоящее его имя, данное с ведения Тех, известное Тем, дозволенное Теми.

Он не был кем-то облеченным властью, не мог знать это имя, не мог пользовать его, но знал.

– Вороний Грай, – повторил он, и в голосе его слышалось нечто, от чего шевельнулся лес, будто пытаясь сбросить ночной иней, – перестань быть.

Вздрогнуло что-то на Той стороне, отозвалось на этой.

Я как завороженный уставился на свой клинок.

Вороний Грай плакал кровью, железом, разлагаясь на чешуи. От лезвия шел бурый пар, капли падали в листья. Мой верный меч истаивал, как сон. Я остался безоружным.

Будь тут Тетка-Чесотка, я мог бы призвать Тех в свидетели, но, думаю, Та сторона признала бы Встречного ренегатом, отступником, случайным призраком в случайном теле, исчезнувшим так же, как и появился. Однако я знал, что кто-то шепнул ему имя моего меча. Некто решил не играть честно. Некто хотел, чтобы к утру я перестал существовать, зная, что рукой людей Гестевальда не сделается мне ничего непоправимого. Они не знали, сколько лет у меня в запасе, а этот знал.

– Раньше всякое оружие могло убивать вас без разбору, а нас – никак. Те времена мне нравились больше.

– А назови-ка мне имя вот этого, – сказал я, вынимая кремневый нож.

Непоименованное оружие, маленькая песчинка в жерновах древних законов.

Оружие – орудие, созданное для убийства и проливавшее кровь во времена, когда Та сторона еще не переплелась с этой так тесно. Несомненное оружие по правилам обоих сторон, только неучтенное. Кстати, оно не стоило мне ни дня жизни –

я нашел ту древнюю пещеру сам. Не без помощи Соли, правда. Соль умница.

Встречный почувствовал тысячелетней давности кровь, выпущенную некогда каменным этим лезвием. Не мог не почувствовать. Но имени у лезвия не было, и он не мог приказать ему перестать быть. Та сторона никак не могла отследить безымянный клинок, каким бы могущественным ни был Некто или его покровитель там.

В конце концов, жил я долго и опыта у меня было немало, и, метнув нож, я не сплоховал, а клеймор, может, и натасканный ловить чужую именованную сталь, промахнулся, как, бывает, промахивается любой яростный хищник.

А я, как и положено человеку спокойному, попал.

Кремень канул в щель забрала и глухо стукнул в затылок шлема изнутри.

Встречный завыл, но я почти не слышал его – волна прошла по Той стороне, на этой только сшибая листья и вытряхивая спящих птиц из их укромных мест.

Доспех его изошел ржавчиной, кислым запахом железа на дожде, патина – железная плесень – пожрала его, как вода точит лед, ржавые куски упали в листья, рассыпались какие-то кости, слизни поползли в стороны.

Клеймор рухнул поверх останков. Ха, трофей. Такой и в руки-то взять страшно, не ровен час обрежешься насмерть. Были законные возможности узнать его имя и овладеть им как полагается, но у меня была другая мысль, тем более что орудовать этой жутью я никак не хотел.

Выходило, Та Сторона не стала играть честно. Этот был никем, изгоем, самим-по-себе, но я был уверен, что посулили ему нечто важное для него.

Я не должен был пережить эту ночь, не должен был добраться до Береники и никак не должен был привезти в Рогатую ночь ко двору Тетки-Чесотки то, что собирался.

А вот выкусите.

Закапала в листья кровь, моя, я не сразу понял, что из носа. Волосы снова поднялись, как в близкую грозу.

Я устало огляделся. Нет, ночь далеко еще не была кончена.

Конь Встречного стоял где стоял, как изваяние, только перестал выглядеть конем, он вообще перестал выглядеть. Каким-то образом он занимал теперь куда больше места в глазах, не увеличившись в размерах. Он занимал всю дорогу. Он занимал обочины, он виден был за стволами, хотя не сдвинулся ни на пядь. Я потерял границу между конем и лесом. Я начал проваливаться в пустоту следом за своим взглядом. Конь же смотрел на меня, и я понял что глаз у него не счесть, уже никаких очертаний коня я не вижу, что оно не просто увеличивается, а надвигается.

Видимо, Встречный понадеялся на себя и свой страшный меч и не спустил это на меня, а теперь, когда он перестал существовать, перестали служить и его печати.

Такого размера создание в своей форме не продержится долго на этой стороне, провалится на Ту, но к тому времени мне будет уже все равно. Дикая потусторонняя тварь – это не уговоренное оружие, такая убьет.

– Соль, разберись, – сказал я с сожалением, отщелкивая особый замок на сбруе.

Соль разобралась на части.

Она давно ждала этих слов.