Кот и крысы
Шрифт:
– Он же опытный игрок!
– воскликнул Левушка.
– Нашлись поопытнее, - сказал Архаров, чувствуя при этом, что его рот как-то нехорошо дергается и кривится.
– Играл под запись, на честное слово, дал векселя на немыслимую сумму, как наш недоросль Вельяминов, стал отыгрываться - еще хуже вышло…
Федька насторожился - вот точно то же самое стряслось, и тоже горемыка за пистолет хватался, и те же слова звучали. Он подошел поближе к Архарову - тот заметил, но молча одобрил.
– Так нет же в суде веры таким векселям!
– Матвей все
– При чем тут суд? Коли бы ты с князем Волконским на честное слово играл - заплатил бы? А? До суда бы дело не довел?
– Так то с князем!
– Ну так и он не с простыми людьми, видать, играл, коли все в честь уперлось!
– Вельяминов!
– тут только до растерявшегося Левушки дошла связь двух несчастий.
– Шайка!
– единственным словом отвечал Архаров.
– Думаешь, Тучков, только эти двое? Врешь! В Москве богатых дураков много! И способ придумали! Кого - на Ильинке подцепят, кого… я не знаю где! И ведь им платят! Дворяне - мазурикам платят! Боятся стыда и платят! И не выследишь их, потому что все молчат и молчать будут!
– Не от пули, а от стыда, - теперь уж эти слова повторил Матвей.
– Да что же это такое?!
– в отчаянии воскликнул Федька.
– Да они же, как крысы! Подкопались, забрались - и жрут! Куда ни ткни - крысы!
– Не вопи, - одернул его Архаров.
– Твоя должность такая, что…
Он хотел сделать строгое внушение, на манер Шварцевых, но вдруг вспомнил Марфу и что-то этакое, с крысами и с ней странным образом связанное… услышал ее хитроватый голосок…
Еще при первом знакомстве она, сразу в Архарова поверив, рассказала ту причудливую басенку Ваньки Каина - то же самое была в начале басенки, та же беда… Забрались крысы в амбар и никак их не извести…
– Они - крысы, а ты - кот!
– крикнул Архаров, безмерно довольный, что вспомнил главное.
– Мало ли крысы кошек загрызли?
– Они - крысы, а ты - кот, - повторил Архаров.
– Вот и вся наука.
И тогда лишь басенка ожила - и образовался, как живой, рыжий котишка, вся победительная сила которого была в убеждении: они - крысы, а я - кот. Стало быть, по закону природы я обязан их одолеть. И они, сволочи, это знают!
Тут в душе проснулось веселье.
Архаров знал за собой эту способность к злому веселью, знал - но старался воли ей не давать. Очевидно, о ней догадывался Шварц - судя по тому, что он избегал присутствия Архарова на допросах самых закоренелых преступников. Допрос должен быть делом спокойным и скучным, чтобы одна эта тяжкая неотвратимость скуки и унылого повторения одних и тех же вопросов подействовали на злодея угнетающе, а если явится некто, сгорающий от азарта, то следствию будет вред - преступник воспарит душонкой и еще хуже закаменеет в своем упорстве.
Лишь тот, кто несколько лет служил с ним в одном полку, как Левушка, знал эту архаровскую особенность: говорить чуть медленнее, ронять слова чуть увесистее, чем обычно, именно потому, что внутреннее нетерпение уже полыхает и огонь рвется во
– Черепанов, дай бумагу, чернильницу, перо, - сказал Архаров и подвинул в сторону пустые стопки.
– Тучков, садись. Пиши. Тебя как, Марьей звать?
Она кивнула.
– По прозванию Петрищева, - подсказал Черепанов.
– А денщика того?
– Степаном звали, - опять подсказал Черепанов.
– По прозванию?
Тут все разом посмотрели на Марьюшку. Она пробормотала невнятицу. Переспросили и добились: вроде Канзафаров.
– Из татар, что ли?
– полюбопытствовал Матвей, но Архаров любопытства не одобрил и не поддержал.
– Барин часто посылал его с письмами?
– Часто, - подумав, отвечала Марфа.
– К кому - денщик не сказывал?
– К копыту… И вчера вот тоже к копыту, а потом еще одно письмо…
– К кому?…
Архаров недостаточно прожил на Москве, чтобы изучить все причудливые прозвища.
– Не во гнев будь сказано, князь Горелов-копыто, - объяснил Черепанов.
– Горелов?
– переспросил Матвей.
– Николаша, ты его должен помнить по шестьдесят второму. Серж Горелов, ну?
Архаров задумался.
– Тот, который барабан проколол?
– Он самый.
– Вон он где!
– Кто это, Матвей Ильич?
– спросил любознательный Левушка, а Федька хоть и молчал, однако все мотал на ус.
– Офицер один, когда гвардия поднялась, не пускал солдат государыне Екатерине присягать, дрался, полковой барабан отнял и проколол. Тем его офицерская карьера и кончилась.
– Так разве ж такие были?!
Левушка имел в виду: неужто в июне шестьдесят второго, когда вся гвардия отвергла несуразного царя Петра Федоровича, дружно встала за Екатерину и возвела ее на престол, нашелся хоть один дурак, пытавшийся воспрепятствовать?
– Еще и не такие были, - сказал Матвей.
– Потом он сгоряча в отставку подал. Ну, конечно, куда ж ему еще деваться, как не в Москву? Тут всякого недовольного пригреют.
Левушка задумался. Про Петра Федоровича он знал крайне мало - и из сведений образовался малоприятный образ государя-предателя, который в бытность великим князем военные секреты собственной страны пересылал обожаемому им прусскому королю Фридриху, с коим Россия как раз в те годы воевала. Став после смерти Елизаветы царем, Петр тут же с Фридрихом замирился, чем вызвал великое неудовольствие армии и гвардии - ведь победа уже была, почитай, в руках! Однако, выходит, были и у него свои поклонники…
– А с чего копыто?
– спросил Архаров. В Петербурге князь такой приставки к фамилии не имел.
– Бог его знает. И дед, и дядя были копытами, - отвечал Черепанов и даже развел руками, показывая: он за странное прозвище не в ответе, с Москвы спрашивайте.
– Устин, про копыто не пиши. Часто ли барин посылал к князю Горелову?
– Не раз посылать изволили. Однажды деньги посылали.
– Карточный долг!
– воскликнул неуемный Левушка.
– Может, так, а может, и нет. К кому еще?