Кот и крысы
Шрифт:
Марфа вспомнила про лавочника, который по записке продал каких-то нужных в хозяйстве мелочей, чулок и шнурков. И еще вспомнила: некоторые письма Степан доставлял в какую-то модную лавку на Ильинке…
– Вот черт, все на Ильинке сходится, - буркнул Архаров.
– Устин, ты пиши, пиши…
– Немало мужей через ту Ильинку обзавелось преизрядными рогами, - заметил Матвей.
– Может статься, наш Фомин с любовницей таким манером переписку имел.
– Он к воспитаннице княжны Шестуновой сватался, - напомнил Левушка.
– Одно другому не помеха.
Федька
Потом Черепанов объяснил, где проживает князь Горелов-копыто. Архаров решил ехать к нему сразу же - может, там и удастся поймать беглого Степана. Левушку взял с собой. Как-никак, преображенец, гвардеец, СВОЙ. Глядишь, и пригодится.
Матвей и Федька остались в номерах, в горнице Черепанова. Пришла его жена, пришла теща, прослезились, стопочки как-то сами собой наполнились. И разговор зашел о деле малоприятном - о похоронах.
Матвей был за то, чтобы дерзким образом солгать священнику. Самоубийцу могут даже отказаться отпеть, а уж о месте на кладбище и не мечтай - велят закопать за оградой да еще и присмотрят, точно ли тело закопано.
Федька, осмелев от выпитого, стал противоречить. Ни один поп не поверит, что злоумышленники так метко выстрелили жертве в разинутый рот. Кабы хоть в сердце себе попал Фомин - еще можно было бы врать и выкручиваться. А тут - грех налицо.
– А есть старцы, которые благословляют молиться за самоубийц келейно, - сказала теща.
– Совсем не молиться тоже нельзя.
Беседа зашла о всевозможных покойниках, Матвей пустился рассказывать случаи из своей докторской практики, а за ним уже числилось немалое кладбище. Наука наукой и знания знаниями, а не всех удавалось спасти.
Тут Федька из-за стола удрал.
Он стоял у окна, глядел на дождь и тосковал.
Все-таки он был еще очень молод - правда, постарше Левушки, но изрядно моложе Архарова. Если бы не пьяная драка - жил бы себе в Твери, старшие женили бы его во благовременье, сейчас росло бы дитя, а то и двое. Но он неожиданно для себя стал архаровцем.
– Я вас, дураков, в люди выведу, - сказал Архаров, когда в отчаянии представлял всю свою команду графу Орлову. Иного пути спасти своих людей от тюрьмы и каторги он не видел. Конечно, они получили бы какие-то послабления, но - в разумных пределах, он же хотел неразумного - чтобы служба в мортусах и охота на мародеров были им зачтены как искупление былых грехов. И ему это удалось.
Федька знал, что его выводят в люди. Он боролся за свою ступеньку на человеческой лестнице со всем задором молодости, и радовался безмерно удачам, и горько страдал от неудач, потому что в нем не было любимого Архаровым качества - спокойствия.
Даже в суматошном Левушке этого качества было поболее, чем в Федьке. Просто Левушка выкрикивал то, что сию секунду приходило в голову, и потом ему не было нужды суетиться. Федька же выкрикивать не мог - архаровский кулак очень способствовал тишине и деловитости на Лубянке. Но случалось… А вот сейчас и не заорешь благим матом - слов таких нет, чтобы их проорать.
Милое грустное лицо выступало
Федька вдруг понял, каково это, и сам захотел себе такой же судьбы - не со ступеньки на ступеньку, потихоньку вверх, а взлететь в безумии - и, сгорев от счастья, рухнуть вниз.
А дождь все никак не унимался, и его мерный шум еще больше способствовал зреющему беспокойству. Федька чувствовал: еще немного - и он полетит, помчится, чего-то такого натворит, что чертям в аду станет тошно.
И кинет к ногам красавицы свою жизнь, и разделит с ней смерть… ох, как ему сейчас этого хотелось…
Поэтому, когда подошел черепановский дворник в старой епанче с широкими рукавами и предложил сбегать за извозчиком, Федька глянул на него дико - как глядит человек, извлеченный из звездных миров, исполненных высокой страсти, на мир, куда поневоле падаешь, плохо понимая, зачем он такой нужен.
* * *
Как разговаривать с Гореловым-копытом, Архаров не знал. Левушка тоже. Они просто рассчитывали, что он, хоть и в отставке, хоть и сбежавший дуться в Москву, все же СВОЙ. Опять же, это благородно - коли ты так был привержен покойному монарху, не признать нового двора, а сохранить верность сюзерену.
– Кому?
– спросил Архаров.
– Государю, повелителю, - объяснил Левушка рыцарское слово.
Этого безупречного вассала они по случаю дождя обнаружили дома.
Князь оказался высоким статным мужчиной лет сорока - Архаров сообразил, что он мог бы быть ровесником покойного Петра Федоровича. Одет был не по моде, да и неряшливо, и явно не ждал гостей - не был причесан и напудрен. Левушка разлетелся было по-французски - князь с нехорошей важностью ответствовал по-немецки. Тогда Архаров кратко по-русски изложил цель визита.
– Господин Фомин действительно проиграл мне в карты два империала и прислал деньги со своим человеком. Более переписки между нами не было, - сказал князь, даже не полюбопытствовав, с чего это обер-полицмейстер расспрашивает его о делах гвардейца Фомина.
– А сдается, вы, сударь, запамятовали, - отвечал на это Архаров.
Прежде, чем признаться в отсутствии переписки, князь сделал легонькую такую паузу и посмотрел на пряжки своих башмаков. Кабы так поступил, скажем, Левушка, Архаров бы поверил - сие означало бы поиски в глубинах памяти еще каких-то сношений с человеком, о коем спрошено. А у князя взгляд служил явственным признаком вранья.