Кот и крысы
Шрифт:
Втроем устроились в кабинете.
– Я хотел поскорее донести о сегодняшнем событии, потому счел долгом явиться. Именно на дом к вашей милости. Ибо наша беседа не для посторонних ушей.
Тут Архаров встревожился - что за беседа такая, с которой нельзя подождать завтрашнего утра, и откуда лишние уши в палатах Рязанского подворья?
Левушка уселся так, что сразу было понятно - его отсюда удастся выпроводить только вместе со стулом, и то будет цепляться за мебель, стены и двери. Впрочем, Шварц, очевидно, ему доверял, коли приступил к делу сразу.
– Благоволите,
– Припоминаю. Но это по твоей части, Карл Иванович. Ты у себя в подвалах вел допрос, при тебе сидел писарь, я в эти подвальные дела не мешаюсь.
– Да, это верно. Я помнил, что допрашиваемый говорил одно, а на бумаге прочитал несколько иное, как если бы писарь недослышал или же потом, переписывая, намеренно исказил признание.
– В чью пользу?!
– выкрикнул сообразительный Левушка.
– Мне нравятся старательные юноши, которым не нужно объяснять простые вещи, - сказал Шварц, то ли одобрительно, то ли с тайным ехидством - Левушка не понял, а Архаров понял, да оставил при себе.
– Очевидно, для таких случаев мне следует постоянно носить в своих карманах пряники. Да, господин Тучков правильно ставит вопрос. Показание обратилось в пользу вора. Поскольку дело было малозначительное, я не стал проводить внутреннее следствие, но того писаря оставил под подозрением. И показания, им искаженные, держу особо, на всякий случай. Далее. Я стал приглядываться к писарю…
– Да кто же эта сволочь?
– возмущенно спросил Архаров.
– Потерпите, сударь, всему надлежит быть во благовременье. Человек, который служит в полиции и берет взятки, очевидно, по одному этому уже известен многим мошенникам. Так что сегодня мне удалось поймать его во время переговоров. Оба, и писарь, и тот, кто с ним сговаривался, у меня в подвале. Сперва я допросил взяткодателя. И услышал неожиданные вещи. Якобы его наняла старая графиня Хворостинина, которой донесли, будто ее племянника арестовали архаровцы и где-то держат взаперти, так что он пытался выяснить правду. Хочу заметить, что я того человека, сказавшегося Платоном Куравлевым, госпожи Хворостининой поставщиком и доверенным лицом, пальцем не тронул. Но оставил в подвале. Писаря же допросил со всей строгостью.
Шварц замолчал. Он знал, что подробности Архарову не нужны. То, что делалось в подвалах, по безмолвному соглашению, не обсуждалось.
– И что обнаружилось?
– спросил Архаров.
– Про господина Вельяминова его спрашивали, но не только. Почему-то и про пожар в Колымажной.
– А при чем тут пожар в Колымажной?
– Вот и я точно так же подумал - при чем тут пожар в Колымажной, - задумчиво сказал Шварц.
– Ведь он не имеет к господину Вельяминову ни малейшего отношения. И подумал также, что коли тот Платон Куравлев задавал вопросы про оба этих дела, то они, разумеется, как я и ранее полагал, связаны между собой.
– Это и так было ясно, одна
– Французишки…
Левушка покосился на него - коли вдуматься, то связь, скажем, Фомина с шулерами была пока что умозрительной, да и французов на Москве - что грязи, и сам он пока не видел настоящей ниточки между побегом Варвары Пуховой и дуростями Вельяминова.
– Осмелюсь повторить - я этого Куравлева и пальцем не тронул, - продолжал Шварц.
– Полагая, что ваша милость захочет узнать о нем подробнее и прикажет последить, куда он с Лубянки отправится и чем занимается на самом деле.
– Верное решение, - одобрил Архаров.
– Вот только придется его до завтрашнего утра подержать. Мои молодцы присматривают за гореловским домом - может, чего новенького разведают.
– Ваш секретарь, насколько мне известно, еще не найден.
– В толк не возьму, что с ним стряслось. Вроде и не похищали, а сам добровольно сел в какую-то карету, да и не там, где мы его оставили, а на Каменном мосту. Ни черта не понять!
– Коли угодно, я принес показания писаря, - Шварц показал на консоль, где лежал большой самодельный конверт.
– И осмелюсь дать совет - не прогонять его немедля, а дать еще послужить. Но держать под строжайшим надзором. Возможно, к нему еще кто-либо обратится с просьбой подправить показания или поведать, о чем промеж собой толкуют господа полицейские.
– Тучков, читай, - привычно сказал Архаров, и Левушка начал было, но тут послышался шум за дверью.
– Да там целая война!
– воскликнул Левушка и распахнул дверь кабинета. За дверью взвыли. Она отворялась наружу и кого-то крепко благословила по лбу.
Через миг выяснилось - кого. Кирилу Вельяминова.
– Господил Архаров!
– воскликнул недоросль, держась за голову, и ввалился в кабинет, за ним - непрошенный Никодимка.
– Коли я под арестом, то за что?! Я хочу выйти по своей надобности, меня не пускают!
– Кто не пускает?
– Ваш человек! Сперва он держал меня взаперти, теперь хватает за руки!
– Ты, Никодимка, что ли?
– спросил Архаров, меж тем Шварц преспокойно вышел навстречу гостю, до поры ни слова не говоря.
– Я, ваши милости Николаи Петровичи!
– Молодец, хвалю.
– За что похвала?! За то, что хватал дворянина своими грязными лапищами?
– возмутился Вельяминов.
– За такое в хороших домах порют на конюшне!
– Гляди ты, совсем ожил, - заметил Архаров.
– Уже и не рыдает, а на конюшню шлет. Маньифик!
Слову научил Клаварош - так он отзывался обо всем некстати чудесном.
– Разрешите, сударь, представиться, - сказал Вельяминову Шварц.
– Шварц Карл Иванович, служащий Московской полиции, к вашим услугам.
Архаров давно уже заметил склонность Шварца к своеобразной черной иронии. Немец, видать, неоднократно, выбрав нужную минуту, представлялся таким деликатным образом, и при этом за ним тут же возникали огромные, мрачные, плечистые тени его знаменитых кнутобойцев.
Вельяминов попятился.