Кот и крысы
Шрифт:
– А это, господин де Ларжильер, наше новое приобретение, мы модистку с Ильинки переманили! Скромница и немногословна - как раз такая девица нам нужна взамен наглой мерзавки Туанеты.
– Вы, милая Луиза, блестяще умеете находить и приручать людей.
– О, я ее не искала! Бедную девушку сбила карета, мы всего лишь хотели оказать ей помощь…
Саша, которого разом произвели и в бедные девушки, и в модистки, и в скромницы, и в жертвы опрометчивой езды, тем не менее отметил: де Ларжильер! Была, была эта фамилия в показаниях! Была!
Вот теперь следовало принимать решение…
– Как вас звать, дитя
– спросил, спускаясь, вальяжный кавалер.
Саша с француженками дела не имел, разве что с героинями трагедий, так их звучные имена сейчас совершенно не годились. Назваться Федрой или Ипполитой он никак не мог. А вот одно пригодное из памяти выскочило - давным-давно, когда они с Устином писали для графа Орлова, отъезжающего в Санкт-Петербург, донесение по охоте за шайкой мародеров и по взятию их в плен, была в доме князей Ховриных француженка-гувернантка…
– Тереза Виллье, к услугам вашей милости, - совсем тихо сказал он. И совсем низко склонил голову в беленьком чепце с голубой ленточкой.
– Она согласна!
– воскликнула Луиза.
– И точно скромница, - заметил кавалер де Ларжильер.
– Юбка до пят. Проследите, Луиза, чтобы более в нашем доме таковой скромности не водилось.
Луиза рассмеялась. Тут же компаньонка схватила Сашу за руку и потащила на крыльцо.
Юбки в том году еще носили короткие, хотя к тому и шло, что они удлинятся. Видны были башмачки и даже щиколотки - у кого стройные. Молодежь на Ильинке ножек не прятала. А вот Саша, оказывается, прятал - хотя это вышло само собой. Во-первых, в кладовке у Шварца других подходящих юбок не сыскалось, во-вторых, дамских туфелек он там не держал, и потому Саша пошел на первое в своей жизни наружное наблюдение в обычной своей обуви - в тех самых туфлях, в которых ходил по архаровскому особняку. Были они обыкновенные, черные, со скромными пряжками и с тупыми, чуть округленными носами. Ни одна женщина, хоть краем глаза на них глянув, не признала бы их за дамские. Так что длинные юбки оказались даже кстати.
Еще можно было вырваться и убежать, еще были открыты ворота!
Но Саша решил - нет уж, если сейчас дать деру - потом он вовеки не найдет этой улицы и этого дома. Надо все высмотреть подробно - и тогда уже, ночью, скрытно, выскользнуть и уйти, оставляя в известных местах знаки.
Можно известки где-нибудь отломить и ставить белые крестики - про такое он уже однажды читал…
Двигал им отнюдь не азарт - Саша по натуре был тих и склонен к созерцанию. Но при этом имел некоторое самолюбие. Со стороны его было не разглядеть - во всяком случае, ни Архаров, ни архаровцы о нем не подозревали. Саша сам ставил перед собой цели и сам перед собой отвечал за их достижение. Сейчас ему было попросту стыдно за то, что он испугался дикого азиата и не смог так распорядиться своим дыханием, чтобы его надолго хватило, а разогнался, от напряжения сил утратил разум и грохнулся прямо посреди улицы.
Именно стыд перед собой удержал его и приказал не ерепениться, а следовать за компаньонкой туда, куда она ведет.
– Меня зовут Розина, - быстро говорила на ходу компаньонка.
– Идем скорее, что ты плетешься? Жить будем в одной комнате. Там есть большой шкаф и умывальник. Два платья проклятая Туанета оставила, но чепцы забрала, тебе понадобятся чепцы, сейчас я дам тебе батист, ленты, ты быстренько сделаешь
Чего-чего, а обычного скромного чепчика, который дамы носят в комнатах, Саша отродясь вблизи не видывал. Нянька, которая его воспитала, носила платок, завязывая его спереди на узел с торчащими концами; тетки, к которым его возили в гости, для приема родственников наряжались в парадные чепцы-карнеты; сестриц не имел; в университете тоже никто в чепчиках не хаживал…
Но спорить он не стал.
Поскольку они прибыли с парадного входа, Розина повела Сашу на антресоли, где жили слуги, через гостиные, поразившие его убранством. Особенно изумило количество стульев, стоящих вдоль стен и вокруг больших овальных столов. В самой большой гостиной места хватило бы для сотни человек, и посередке имелось место для танцев по меньшей мере на восемь пар торжественного менуэта.
– Ты когда-нибудь видела такие люстры?
– спросила Розина.
Саша поднял голову - их оказалось пять штук, одна посередке, четыре по углам воображаемого квадрата, все одинаково трехъярусные. Сейчас свечи не горели - хватало света из трех окон, обрамленных красивыми золотистыми шторами.
– Ты не представляешь, Тереза, какие тут бывают кавалеры! Не будь дурочкой - и тебе тоже перепадет! Ну, что ты все время молчишь? Ты действительно скромница? Это тоже неплохо - многие любят скромниц!
Тут раздался дикий взвизг, и прямо Саше в лицо полетели бутылки.
Он отскочил, а Розина закричала так, как кричат пресловутые парижские торговки рыбой, если кто-то вздумает обидеть их товарку:
– Дурак, скотина, грязная задница, дерьмо! Ты не нашел себе другого места?!
Бутылки, не долетев до Саши, странным образом вернулись, все три, в руки к выскочившему из-за спинки стула человеку - тощему, длинному, черному и носатому, в расстегнутой рубахе, из-под которой на груди торчала густая черная шерсть до самого горла. И замелькали в его руках, подбиваемые вверх не только ладонями, но даже локтями.
Саша уставился на это диво - он пренебрегал ярмарочными увеселениями и едва ль не впервые видел такого ловкача, да еще и мохнатого.
– О-ля-ля, крошки! Спляшем? Тарантелла!
– выкрикнул, а точнее - взвизгнул этот шут, подскакивая и презабавно вертя курчавой головой.
– Пусть с тобой черти в аду пляшут!
– отвечала Розина.
– Идем, Тереза, этот шут еще будет приставать к тебе со своими дурацкими нежностями! Хоть бы его вышвырнули отсюда туда, где подобрали!
Человеку, как видно, не было дела до ругани - продолжая подбрасывать свои три бутылки, он вскочил на стул.
– Я убью тебя!
– закричала Розина.
– Грязными башмаками - на атлас! Я пожалуюсь господину де Перрену!
– Какие башмаки, разве я посмел бы?!
Тут Саша увидел, что причудливый господин с удивительно скрипучим голосом скачет по мебели босиком.
– Сумасшедший!
– Розина опять схватила Сашу за руку и повела через гостиную к незаметной двери.
– Его держат в доме, как большую и вредную обезьяну, но это уже не смешно, это отвратительно, в Париже господин де Перрен себе бы такого не позволил, о, у него бывал весь Париж, вся знать, какого черта он все бросил и поехал в эту проклятую Москву?