Кот и крысы
Шрифт:
– Что за письмо?
– За пазухой нес, очень важное! Я в другой рубахе был, пусть поглядят! Скорее, ради Христа! Письмо нужно было доставить срочно!
– Да уж некуда тебе торопиться, - утешил Василий Андреевич.
– Все, что могло случиться плохого оттого, что письмо не поспело, уже случилось.
– Почему?
– Потому что ты тут у меня уже… - доктор нагнулся и прочитал, что написано на табличке в изножии постели.
– Ты тут, брат, уже вторую неделю прохлаждаешься. И задал нам хлопот. Сам же знаешь, что слабого
– Вторую неделю… - растерянно повторил Саша и заплакал.
Он плакал не от своей слабости и не потому, что рисковал потерять хорошее место. Ему было безумно стыдно - сперва позволил увлечь себя неизвестно куда, потом тоже вел себя не лучше перепуганного дитяти и, наконец, письмо, адресованное Архарову, утратил… теперь ему и на глаза не появляйся…
– Дядя Никанор, а что, может, и не вытряхнули того письма?
– спросил Василий Андреевич.
– Поди глянь у кастеляна в чуланчике. Может, так и лежит на полке, в рубаху завернутое?
Отродясь еще так пылко не молил Саша Господа! В чуму, когда свалился и не чаял выжить, - и то, кажется, молитва получалась менее горяча.
Дядя Никанор пропадал примерно полгода. От минуты, когда он появился в дверях палаты, и до мига, когда встал у изголовья, прошло тоже недели две.
– Твое счастье, голубочек, - держи свою рубаху, и с письмом вместе!
– Я должен отвезти его Архарову, сам, - сказал Саша.
– Найдите мне извозчика, это очень важно. Заверните меня во что-нибудь, усадите, у меня важные сведения. Я должен ехать.
– Ну, коли Архарову… Ладно, - несколько подумав и, очевидно, вспомнив, как обер-полицмейстер ломился в чумной барак, сказал Василий Андреевич.
– Дядя Никанор, займись.
Извозчика нашли не сразу - и час поздний, и место для извозчиков неприбыльное. За это время Сашу заставили съесть хоть миску настоящего больничного габерсупа, в котором овес был разварен до состояния малоприятной слизи.
Двое служителей вынесли его, завернутого вместе с письмом в казенное одеяло, и не столько усадили, сколько уложили в неопрятную карету.
– На Пречистенку, в полицмейстерский дом, - сказали удивленному помирающим седоком извозчику.
– Ну, с Богом!
Пока доехали, совсем стемнело.
Извозчик остановился у кованых ворот с некоторым испугом - не мог поверить, что седоку-доходяге нужен именно этот великолепный особняк. Но позвал привратника и объяснил, что привез господину обер-полицмейстеру груз, который уже на сем свете, видать, не жилец, а только ему было так велено доктором из Павловской больницы.
Привратник Тихон (приобретен Архаровым за имя, означающее «счастливый») побоялся докладывать хозяину, послал конюшонка Павлушку за дворецким Меркурием Ивановичем. Тот тоже был в недоумении - что за странные посылки из больницы? Пошел советоваться с выглянувшим на шум поваром Потапом. Всякие недоброжелатели
Тут, к счастью, появился Никодимка.
Он был дармоедом - это верно, однако дармоедом решительным и любознательным. Иной человек сперва подумает, потом сделает, Никодимка же сперва делал, полагая, что подумать всегда успеет. Потому и полез в карету разбираться. Оттуда раздался его крик:
– Александры Семенычи приехали!
Отродясь он не называл Сашку с таким почтением. Но в силу природной переимчивости он в последние дни усвоил тревогу Архарова о пропавшем секретаре. И понял, что худенький юноша, занятый непонятными бумагами и читающий книжищи весом с самого себя, на самом деле - персона значительная.
Вопя, Никодимка взбежал во второе жилье и налетел на спешащих вниз Архарова и Левушку. Тут же он развернулся и понесся перед ними, призывая всю дворню, так что к карете подбежало не менее десяти человек и извлекали Сашу оттуда чуть ли не в двадцать рук.
Его поставили, он ухватился за каретную дверцу и Никодимкино плечо, так его лихо качнуло.
– Господин Архаров!
– позвал он.
– Сашка!
– воскликнул Архаров.
– Нашелся! Черти б тебя драли! Ты где пропадал?!
И от редкого для него избытка чувств облапил своего секретаря.
– Николай Петрович, кабы знал - сказал бы, - перетерпев объятия, тихо отвечал Саша.
– А велено вам письмо передать.
Он достал из-за пазухи обтершийся и уже довольно грязный конверт.
– Тучков, читай, - привычно велел Архаров.
– Какое тебе читай в потемках?
– возмутился Левушка.
– Пошли в дом!
– Кто дал-то?
– спросил Сашу Архаров.
– Кабы я знал…
– Ни черта ты не знаешь - ни где был, ни кто с тобой письма шлет… Ладно, не топорщись. Ванюшка, где ты там?
Здоровенный лакей Иван взял Сашу на руки, как ребенка, и понес к парадному крыльцу. За ним шли Архаров с Левушкой, далее - дворня, и лишь Меркурий Иванович задержался, чтобы расплатиться с извозчиком.
Саша расслабился - всю дорогу он боялся задремать, и вот теперь страх кончился. Плывя по воздуху, Саша приближался к своей комнате, к своей постели, он слышал женские голоса и вдруг беззвучно сказал себе: ну, вот я и дома.
Когда Иван опустил его на постель, Саша открыл глаза и улыбнулся.
– Мне бы морсу клюквенного, - попросил он.
В это время Архаров и Левушка сели поближе к подсвечнику.
– «Господину обер-полицмейстеру Архарову в собственные руки», - прочитал Левушка надпись на конверте.
– От кого бы?
– Вскрывай.
Левушка взял со стола пожелтевший нож слоновой кости для разрезания страниц новых книг и вскрыл конверт. В нем было три крупно и неровно исписаных листа - почерком человека, для которого процедура писания писем была довольно непривычной.