Кот и мышь
Шрифт:
— Неужели это подходящий климат для выздоровления?
Какое-то мгновение Карлайон выглядел слегка растерянным, потом он улыбнулся.
— Валлиец всегда предпочтет быть мокрым в Уэльсе, чем сухим где-нибудь еще. Поэтому, когда мне понадобилось немного покоя, мой слуга Дей Джоунс приехал в свои родные края и снял для меня этот дом.
— Это тот человек, которого в деревне называют «Дей Трабл»?
— В Уэльсе у каждого второго мужчины фамилия Джоунс, — сказал Карлайон.
— И у каждой второй женщины — включая меня.
— Тогда вы должны понять,
— Катинка Джоунс Водяная, — представилась Тинка с насмешливым поклоном. — Урожденная Кейти Джоунс. — Она бы пустилась в повествование о двоюродном дедушке Джо и блуднице в пурпуре, но Карлайон внезапно спросил:
— Кстати, о воде: каким образом нам переправить вас назад через реку?
Тинке было бы наплевать, даже если бы она никогда не смогла переправиться.
— Засуну юбку в мои красные фланелевые шаровары и перейду реку вброд.
— Боюсь, вода поднялась слишком высоко, — с сомнением произнес Карлайон.
— Полагаю, вы не можете вызвать лодку по телефону?
— Дорогая моя, это дикий Уэльс, а не Флит-стрит. — Он вскочил на ноги и протянул руку, чтобы помочь ей встать. — Я спущусь с вами и постараюсь переправить вас в духе святого Христофора...
Катинка напрочь забыла о боли в лодыжке. Она поднялась и тут же упала бы снова, если бы Карлайон не протянул руку, чтобы удержать ее.
— Простите. Боюсь, я растянула лодыжку.
Последовала пауза.
— Вы повредили лодыжку? — переспросил наконец Карлайон.
— Да, должно быть, подвернула ее, когда упала.
Он наклонился, чтобы осмотреть пострадавшее место.
— Я чувствую себя лошадью, у которой обследуют щетку или как это называется, — сказала Тинка, цепляясь обеими руками за валун.
— Ваша «щетка», похоже, не слишком опухла.
— Нет, только слегка. Я уверена, что скоро с ней все будет в порядке, но пока просто не могу сделать ни шагу. — Она с тревогой посмотрела на него. Что-то пошло не так — глаза больше не лучились очарованием. Ей показалось, что между ними больше никогда не возникнет прежнего дружелюбия... Карлайон выпрямился и откинул волосы со лба.
— Вы имеете в виду, что не можете спуститься к реке?
— Я могу попытаться. — Почему он так сердит из-за того, что она повредила ногу? — Если вы не против помочь мне...
Но Катинка не могла даже поставить на землю больную ногу, а нелепо прыгать всю дорогу на одной ноге также не представлялось возможным... Остатки ее энергии истощились окончательно.
— Мне очень жаль, но я не в состоянии идти. И даже если бы мне удалось переправиться через реку, то все равно пришлось бы подниматься в деревню, чтобы уехать в Суонси.
Карлайон вновь замолчал, словно пребывая в нерешительности.
— Придется вам вернуться ко мне, — сказал он наконец. — Миссис Лав позаботиться о вас, а утром я что-нибудь придумаю. Сейчас уже поздно.
— Простите, что причиняю столько хлопот, — извинилась Тинка, прыгая рядом с ним и стараясь не налегать
Карлайон молча шел рядом, поддерживая ее во время обезьяньих прыжков.
— Кстати, о святом Христофоре, — снова заговорила Катинка. — Должно быть, я с каждой минутой становлюсь тяжелее.
Но он не улыбнулся, и она оставила попытки. Каждое прикосновение ногой к земле причиняло невероятные мучения. Тинка чуть не плакала от боли и усталости. Она понятия не имела, сколько сейчас времени, но туман сгущался, свидетельствуя о наступлении сентябрьского вечера. Нелепая остроконечная крыша дома вырисовывалась на фоне тянущейся ввысь горы, и при виде двух слуг, стоящих на крыльце, как две собаки, ожидающие возвращения хозяина, сердце Тинки упало. «Мне придется снова войти в этот безобразный холл и провести ночь в доме, где нет никого, кроме двух ужасных слуг, столь же ужасного мистера Чаки и Карлайона, внезапно ставшего холодным и недобрым... Никто не знает, где я, здесь нет ни телефона и никакой связи с цивилизацией — только какая-то жуткая тайна, которую я не могу понять...» Прыгая и гримасничая, чтобы не кричать, она вошла в дом. Воображение тут же опять дало о себе знать — коричневое шоколадное болото затягивало ее в трясину...
Женщина в белом переднике не походила на служанку. Она называла Тинку «мисс», но это слово неохотно слетало с ее губ. Миссис Лав явно не привыкла носить фартук — бретельки соскальзывали с плеч, и она то и дело водворяла их на место пухлыми руками. Женщина усадила Тинку на стул в шоколадном холле, не сводя глаз с лица Карлайона. Шали на вешалке больше не было.
— Значит, сэр, молодой леди придется остаться здесь на ночь? — обратилась к хозяину миссис Лав.
— Да, — ответил Карлайон, даже не взглянув на Катинку.
Женщина задумалась.
— Ей лучше отвести комнату сзади.
— Спереди, — возразил Дей Джоунс. — Над столовой.
— Да, — согласился Карлайон. — Эта комната подойдет лучше всего.
— А обед?..
— Мне не нужен никакой обед, — сказала Тинка. — Я не хочу причинять беспокойства. Я бы ушла, если бы могла, но я не в состоянии даже ступить на больную ноту. — Она сидела на жестком деревянном стуле, поглаживая лодыжку и негодующе глядя на непроницаемые лица присутствующих. Карлайон полностью ее игнорировал.
— Лучше сразу уложить ее в постель и принести обед на подносе.
«Я чувствую себя, как мышь среди трех котов», — думала Тинка. Карлайон был сиамским котом — гладким, ухоженным и породистым, со светло-голубыми глазами и серебристой шерстью, убивающим мышь с презрительным видом, как будто для нее являлось честью быть задушенной и съеденной столь аристократическим созданием. Миссис Лав была толстой персидской кошкой, уютно мурлыкающей, даже когда ее когтистая лапа наносила удар, а Дей Джоунс... Дей был обычным беспородным котярой, хищным и безжалостным... Мышка со сломанной лапкой оказалась во власти трех голодных кошек...