Кот, проходящий сквозь стены
Шрифт:
Я ответил: «Мур-р-р!» – и попытался поднять руку, чтобы погладить котенка, но не смог, ибо на моих плечах все еще покоились две головы, а по обе стороны вытянулись два теплых туловища.
Я повернул голову вправо, чтобы окликнуть Ксию (мне требовалось встать и посетить освежитель), но обнаружил, что то была вовсе не Ксия, а Минерва. На моем правом плече.
Я лихорадочно прокрутил в голове ситуацию, но сдался, найдя, что информация недостаточна. Поэтому вместо почтительного приветствия я одарил Минерву легким чмоком в щеку. Расценив это как приглашение, она сама меня поцеловала. Сдавленный с обеих сторон, да еще с котенком
Однако, как выяснилось, ей вовсе не нужны были встречные усилия. Она вполне управилась сама. И, надо сказать, сделала это талантливо! Когда она оторвалась от меня, одарив напоследок поцелуем в губы, голос с левого борта произнес:
– А мне тоже можно?
У Гретхен было сопрано, но этот голос оказался тенором. Я повернул голову влево. Галахад…
Так, значит, я лежу на одной постели со своим доктором? Нет, с докторами!..
…Когда я был мальчиком, еще в Айове, то думал – окажись я в подобной ситуации, самым верным было бы с воплем ускакать в горы, чтобы спасти свою «честь» или нечто, подразумевающееся под этим названием у мужчин. Ведь что значит понятие «чести» для девушек, совершенно понятно, и они к воплощению этого понятия относятся как к святыне (многие из них!).
Впрочем, если девица достаточно ловка и осторожна, то, даже выйдя замуж на седьмом месяце, она вполне может прослыть «честной» и «невинной», а впоследствии, как водится, станет осуждать тех, кто согрешил. А вот что касается «чести» мальчика, то это вопрос деликатный. Если он ее теряет с другим мужчиной (вернее, если их за этим застанут!), то он должен, если сможет, смотаться из Штатов, если же нет – податься в Калифорнию. Но в Айове ему места не будет.
Это внезапно промелькнуло в моем мозгу и вызвало то, что я всегда старался забыть. Во время одного из бойскаутских походов, когда я был студентом-новичком, мне пришлось делить палатку с нашим вожатым. И тогда, в темноте ночи и в безмолвии, нарушаемом лишь уханьем сов… Спустя несколько недель этот «скаутский наставник» перевелся в Гарвард, и такое больше никогда в моей жизни не повторялось. О времена, о нравы, как давно и как далеко отсюда это было! Почти через три года после этого я был призван в армию и вскоре дослужился до офицера, но никогда мне и в голову не приходило, что… «такие» офицеры не могут отвечать за дисциплину в своем полку… Что касается меня, то я никогда, вплоть до дела с «Уокером Эвансом», не подавал никому и повода для шантажа.
Я немного напряг левую руку.
– Конечно. Но будьте осторожны. На мне кто-то поселился.
Галахад последовал совету и не потревожил котика. Он это делал так же, как Минерва, не лучше, но и не хуже. Так же умело. И уж если я решился на неожиданное удовольствие, то я его вкусил! Тертиус – не Айова, а Бундок – не Гриннелл. Тут не принято заковывать в наручники за попрание давно отживших дикарских предрассудков…
– Благодарю вас, – сказал я, – и доброе утро! Не могли бы вы меня «обескошатить»? Если он останется там, где находится, я могу его затопить.
Галахад обхватил животное левой рукой.
– Это Пиксель. Разреши тебе представить Ричарда, Пиксель. Ричард, мы находимся в обществе лорда Пикселя, кошачьего кадета в резиденции.
– Как поживаешь, Пиксель?
– Мурр-р!
– Очень приятно. Но, доктор, что теперь
Минерва помогла мне встать с кровати, обвила моей рукой свои плечи и повела, а Галахад понес мою палку. Они вошли в освежитель вместе со мной.
Мы теперь явно были не в квартире Ксии: освежитель по другую сторону спальни и гораздо просторнее, так же как и сама спальня.
И я еще кое-чему научился на Тертиусе: оборудование освежителя оказалось настолько сложным и разнообразным, что известная мне сантехника Голден Рула и Луна-Сити по сравнению со всем этим выглядела таким же примитивом, как то, что встречалось в захудалых домишках где-нибудь на задворках Айовы!
Ни Минерва, ни Галахад ни на секунду не дали мне почувствовать смущение от незнакомого оборудования. Когда я чуть было не ошибся рычажком для удовлетворения наиболее настоятельной своей потребности. Минерва просто предложила:
– Галахад, лучше продемонстрируй Ричарду, как надо. У меня же нет вашего «приспособления»!
И тот продемонстрировал. С сокрушением должен признать, что и я не был наделен таким «приспособлением», как Галахад. Внешне он очень напоминал «Давида» Микеланджело (и был не менее красив), но то, о чем идет речь, трехкратно превосходило микеланджеловское творение. Вот каков был этот Галахад!
Я никогда не понимал, почему Микеланджело – в свете его общеизвестных «отклонений» – неизменно обделял изображаемых им мужчин?
Когда мы втроем завершили все процедуры «освежения после сна», то вернулись в спальню, которая вновь меня удивила. Впрочем, я не стал тратить нервы на дурацкие вопросы о том, где мы теперь, как сюда попали, куда девались остальные, особенно та, что мне всех нужней, и кто, наконец, устраивает эти безумные игры или скачки вокруг галактик? Или и то и другое? В этой спальне одна из стен исчезла, кровать превратилась в диван, вместо отсутствующей стены появился роскошный сад, а на диване играл с котенком человек, которого я помнил по мимолетной встрече в Айове две тысячи лет назад. Правда, эта дата все еще представлялась мне весьма сомнительной. Тем более что и без нее хватало хлопот с пятью или шестью годами Гретхен.
Я уставился на прибывшего.
– Доктор Хьюберт?
– Привет! – Доктор отстранил котенка. – Подойдите-ка. Покажите мне вашу ногу!
(Чертов грубиян, воображала!) – Вы сперва посоветуйтесь с моим доктором.
Он резко вскинул голову.
– Господи! Мы что, не знаем инструкций? И без ваших рекомендаций прекрасно обойдемся!
За моей спиной Галахад мягко произнес:
– Покажите ему вашу ногу, Ричард. Если не возражаете.
– Ну, коли велите вы…
Я поднял новую ногу и почти ткнул ею в лицо Хьюберту, не дотянув лишь сантиметра до его носища.
Хьюберт успел отшатнуться, и мое движение прошло без эксцессов. Хьюберт неторопливо наклонил голову влево.
– Положите ее мне на колено. Так будет удобнее для нас обоих.
– Ладно. Валяйте.
Опираясь на палку, я стоял довольно устойчиво. Галахад и Минерва сохраняли спокойный нейтралитет, пока доктор Хьюберт изучал мою ногу, оглядывая и трогая, но вовсе не так, как (на мой взгляд) это делал бы профессионал. Я хочу сказать, что у него не было никаких инструментов, кроме глаз и пальцев. Он пощипывал кожу, царапал ее, близко склонялся к зажившему шву и, наконец вдруг ногтем большого пальца провел по подошве.