Кот-Скиталец
Шрифт:
Постепенно мы уловили, что некто за нами следит. Ничего, впрочем, для него не было в том хитрого – мы оставляли за собой широкую полосу, и легкой поземке было не под силу ее полностью затушевать, снегопадов же пока не было. Этот «некто» не мешал нам, не пытался напасть или перепугать, но и не помогал. Разве что оставит на тропе шишку с хрупкими и маслянистыми орехами или пурпурная гроздь мороженой вязеники свесится прямо перед нашими склоненными к земле носами. Выглядело это почти случайностью: так приваживают к себе дикого и робкого зверька истинные цари природы.
И вот мы дождались – когда стало почти одинаково, идти нам куда-то или не идти. Как это случилось? Не поняла.
Размером они были пожалуй, не с самого крупного кхонда. Правда, я так давно не видела никого, кроме сына, который в Лесу числился длинноногим и тощим мальчишкой; вот он, и правда, на их фоне слегка потерялся. Также не стала бы я называть их и белыми – только самые кончики остевого волоса, имеющего серый или бурый подшерсток, отличались изумительной красоты седым, голубовато-серебристым, лунным оттенком. У иных такой мех был погуще и лежал на спине попоной – или как манкатт поперек боевого седла.
– Нагулялись, путешественники? – спросил один из них вполне миролюбиво. – Вот дела! Все Туманные Горы звенят этим на день спорого бега, а наши братцы-лешаки спят себе, как щенята у мягкого брюха.
Выговор его был погрубей и поплотней обычного кхондского, скорее рыкающий, чем с придыханием, и почти без горловых нот; просторечной и отчасти архаической показалась мне и его лексика. А вот имитация запахов была на порядок выше моего слабого понятия. Нет, все-таки красиво он говорил, этот Волк: будто резал объемный трехчетвертной горельеф прямо в льдистом воздухе.
– Думали мы, передумали – никак не решим, кто вы такие: явно не торговцы и безо всякого спора – не досужие посетители. Спросить смущаемся, дай, решили, со стороны последим, пока либо ваш путь, либо вы сами кончитесь. Так вот нет же! Не останови мы вас – весь Мрак насквозь бы пробили.
– Или сами померли, – ответила я в том же духе.
– Так у вас к кому нужда? – поинтересовался он вторично.
– К госпоже Софии-Иньянне, что была королевской женой. Не знаю, у вас ли она и кто она у вас, а уж прозвания ее и подавно.
– Себя-то назовите. Мое имя Нахшу, я старший из…
Тут следовало некое понятие, плохо поддающееся расшифровке, то ли «партизан», то ли «холостяк», взятое во множественном числе и в отчасти ироническом подтексте.
Мы определились и заодно поинтересовались, действительно ли перед нами Горные Волки. Нахшу прекрасно понял, почему:
– О нас травят всякие страшноватые байки, как и обо всем, что непонятно. Объяснять, что у нас к чему, здесь не время и не место: переживете. Скажу одно: мы не весь Белый Народ, и по нам обо всех наших судить не стоит. Новобранцам генеральская форма не к лицу. Это вон ваш собачий сынок от рождения в маршальской шубе гуляет.
– А я – в обтяжном трико, как боец элитного подразделения, – гордо фыркнул Бэсик, не удержавшись. Захватили нас в полурасстегнутых «комби», а глянцево-шелковистый мех моих псов, как я поняла с некоторым опозданием, ассоциировался здесь с пижонством и изнеженностью.
Разговор начал неожиданно для нас всех крениться в бытовую сторону и приобрел характер типичной кухонной перебранки.
Кухонной – это было прекрасно! Ибо пока мы – не без помощи пришельцев – снимали палатку и увязывали нарту, был разожжен костерок, а в уголья закопан объемистый глиняный шар с чем-то на редкость и чрезвычайно съедобным. Когда потрескавшуюся оболочку разбили, внутри оказался, к некоторому моему облегчению, не селезень по-индейски, а большой корнеплод вроде брюквы. (С этим фольклорным рутенским фруктом я по жизни
– Ничего себе, – выразил Бэсик наши совокупные чувства. – Эта штука из тех, что я люблю в принципе, как говаривал хозяин. В смысле того, что полезна для моего оголодавшего здоровья.
– Мы называем эту штуку «догони-корень», – сообщил Нахшу. – Силы от нее прибывают, а сон уходит. Теперь держитесь ближе к своей волокуше, мы ее повезем так быстро, как сможем.
Пространство этого нашего по виду бытового разговора было погружено в некий невербальный контекст. Я постоянно ловила себя на чувстве, что пропускаю действия, сигналы и даже целые агрегаты символов, будто мне нарочно отводят глаза, и не сомневалась, что несмотря на свой ядреный бытовизм, эти Псы были телепатами потоньше моих друзей Молчунов.
Дружелюбно настроенный конвой препровождал нас на место около суток, но уж действительно аллюром три креста. Однако мы трое шли налегке, нас кормили и делали большие привалы у огня, где нам оставляли самые теплые места. Бэс, который умел хорошо устроиться в любом положении, рефлекторно захватывал из лучшего наилучшее и язвил, по своему обыкновению, во все тяжкие – я надеялась, необидно для хозяев положения. Заочно познакомил их со своим другом Шушанком, обиняками дал понять, что был в свойских отношениях кое с кем из аристо и даже королевской семьи… Слушали его трепотню на редкость благосклонно и в ответ объясняли, что сами у настоящих Белых вроде как на подхвате и проходят ученичество.
И все-таки дорога почти по-прежнему отнимала у меня силы и способность соображать: не уверена, что мы смогли бы проделать этот путь одни, тем более, что с «наведенного моста», как называлась плетенка, мы сошли и через некоторое время ступили на легкий, рыхлый покров, под которым прощупывались скользкие каменные плиты. Караул сменился иными снежнаками: эти, как мне показалось, более оправдывали свою славу. Светлее шерстью и не так уж крупны, хотя много массивнее моих знакомцев, они походили на голубоглазых хаски, но взгляд мрачней, кость тяжелее, а их хвостом можно было сбивать с ног и дробить кости, как косой тибетского монаха… или Серены. Соплеменников они отослали с насмешливым благодушием, но малейшее желание нас троих предупреждалось так почтительно и с таким пиететом, что мне стало вконец неловко и – ну, скажем прямо – так боязно, как не было бы, если б они отпускали грубости в наш адрес и поигрывали кинжалами резцов. Бэсик рыпнулся было, но сразу присмирел: панибратствовать и тем паче амикошонствовать с ними было недопустимо. Спросить о цели назначения или по новой обрисовать наши планы мы также не посмели. По всему было видно, что эти красавцы и так ничего на свете не пропускают и не упускают.
Имя им всем было – «высокие женихи» или «храбрецы, достойные своих жен». Они и доставили нас к поселению, что открылось на поляне посреди строгих и темных елей. По стилю то было подобие мункского «жилого места» в предгорьях, только, разумеется, второе вышло из невольного подражания первому. Те же шесты, связанные поверху, но более длинные и украшенные резьбой по гладкому, как бамбук, дереву, те же гигантские шкуры, будто бы снятые с пещерного медведя или саблезуба, однако недлинным мехом наружу, а внутри, куда нас почти сразу же завели – чистый жар, тихий свет и вкрадчивая мягкость. Нас разоблачили, покормили чем-то куда более вкусным, чем походный печеный овощ, и повалили спать на крытую мехами лежанку.