Кот-Скиталец
Шрифт:
Прискакали Багир и Киэно, сошедши с пьедесталов и оставив семейство на попечение Айзакьи; бросились в объятия БД. Привели они и кое-кого из подмандатных парнишек и девчат, тех самых, кого вывели из-под обаяния наркоты и квазирелигиозной психотропии: рожи последних, подкрашенные на манер Киэно, были, впрочем, очень даже славные, а дикобразно и дикообразно торчащая полудлинная стрижка добавляла изюминку в исконно андрский антропологический тип. Использовать эту гвардию нами предполагалось для расшатывания стереотипов и авторитетов, а также организации бескровных провокаций (к примеру, того типа, когда детки кладут на тропинку кошель на веревочке и отдергивают перед твоим обалдевшим носом; меня лично такой фокус еще в Рутении раз и навсегда отучил зариться на чужое). Вообще человечки оказались на поверку головастыми: именно таким
Но вот что любо-дорого и абсолютно никем не ожидалось: коты привезли Эрмину! Уж с помощью какой сатанинской проделки вытащили они ее и из какого именно монастырского погреба – то нам не объяснялось. Надзор за ней, по ее словам, последнее время ослаб, и парламент разрешил ей паломничество, а дальше – дело техники. Она покрылась сединой, заметно усохла, клинок ее души еле вмещался в тонких ножнах тела, но зато блистал куда ярче. Очков и фасонной стрижки она лишилась, парчовых риз – еще, по-видимому раньше, но это ее даже молодило каким-то загадочным образом. Избавлению сына она возрадовалась, но не с тем накалом, с каким полагается встречать выходца с того света. И то сказать: ведь истинным плодом ее чрева был вовсе не он, а тот, другой, пускай презренный, но и обожаемый. Ее чувства к БД были теплы и нежны, а через любовь к Марту просвечивал жар едва ли не адский.
Прибыли избранные альфарисы и неисчислимое количество лесных коников под седло малым мункам: последнее, как мне объясняли, – плод политики Хнорка Мудрейшего. Он принимал в нас большое участие, возможно, из-за фриссы Иоланты, с которой крепко задружил, и тем отличался от прочих наших сукков: они же по натуре народ мирный и к манифестациям не склонный. Лечить, говорили, станут, буде кто-нибудь из нас поранится или наглотается андрской отравы, а больше ничего не ждите. Впрочем, при виде Даниля кабаны, да и коники как-то особенно оживились: ну конечно, с кем он в Лесу не важивался!
Да-да, а Бэс-Эмманюэль с той поры так возгордился, что потребовал от нас делать акцент на втором его, благом имени: ведь именно он был провозвестником и тэ дэ…
…Шла зима, запутавшись в меху истинных Белых Невест; их все больше входило в Лес, и они несли нам новые знания Гор.
Андрия знала о настоящем снеге и льде только из легенд – мало кто из здешних уроженцев поднимал взоры к горам. Теперь наш чаемый исход предваряли звонкая чистота морозных утренников, кристальная ясность неба, вечерний холод и пронзительная нежность его касания. Почему-то андрские деревья никак не могли расстаться со своим убором. Холод делал листву подобием металла, а когда отпускал среди дня – она висла вялой тряпицей. Хрусткий иней пригибал газоны; поля, дороги и открытую воду оковало скользкой броней, снег с которой мгновенно сдувало ветром, а где этого не было, насквозь промороженная почва гудела как чугунная. Однако дикие цветы ничто не брало, а ягоды – калина, куманица и куржавник – делались даже слаще. Все естественное отделилось от искусственно культивируемого, созданное человеком – от сотворенного Богом. Только вот то, что было для нас радостью, наполняло андров несказанным ужасом.
И вот мы выступили сразу по всему фронту, надвигаясь вместе с метелью и холодом, на крыльях паники, которую сеяли наши всадники в бурках, кони в живых манкаттовых попонах, наши скользящие платформы, где восседали горбатые фигуры больших мунков, наши вертолеты, что барражировали над головами – их пилотировали сыновья андрских отцов. Псы и Волки двигались понизу во всем великолепии зимнего меха, который нашел, наконец, себе применение. Хрейя ехала в седле рядом с мужем и мною – дети остались на ее сестру и кормилиц. Мы трое, Даниль и Эрмина были одновременно ядром войска, его знаменем и полководцами: ехали мы в авангарде, по старинным правилам ведения войны, и лучшим стальным зерцалом был для нас всеобщий страх. Новые люди, те, кто собирался в кошачьих храмах и посылал нам помощь, первыми
Слухи о Снежных Волках валом катились перед нами: их видели в каждом кхонде и кауранге, в любом аниму. Однако мы были милостивы – да и не могли быть иными – и подавляли силой только прямое сопротивление. Чужие вертолеты не могли преодолеть психическую защиту, которую соорудили Молчальники и Белые, и их пилоты опасались сойти с ума. Автомобили с мотороллерами буксовали на льду и не могли пройти по полузамерзшему болоту – колесо снова пасовало перед копытом.
Так мы вошли в святой город Шиле. Этим утром он расстилался перед нами темно-серой массой, которую кое-где взрывали золотые купола и маковки, что, однако, были пониже прежних «сахарных голов» и стеклянных игол (или иглу). Город был здесь, на окраине, почти пустынен – народ андрский отхлынул или был оттиснут из фавел к центру, и Храм стоял в своей низине во всем великолепии, такой, каким я его и запомнила. Только исчезла грубая внешняя колоннада, освободив доступ толпам, прямая дорога к Воротам Быка была размечена бронзовой клепкой, а место костра было выложено чистым золотом – прямая Аллея Звезд в моем родимом городе… Плоский солнечный диск: на него все наши робели ступить.
И тут изо всех четырех арочных входов Храма навстречу выступило войско: белые одеяния людей, стройные, поджарые альфарисы… Нэсин!
– Дочка…
Я не выкрикнула это слово, скорее прошептала, однако все его услышали.
Да, они с Владетелем ехали впереди своих людей, он на Варде, она, чуть отступя, – на незнакомом жеребце очень светлой золотой масти.
Эрбис подъехал к нам и протянул Данилю лук. Их было у него два: один тонкий, как трость, прямой, точно суть Монаха-Бродяги, как натура Серены и Хрейи. Такой нужно сгибать, чтобы он послал стрелу в цель. Этот он вручил нашему духовному предводителю. Другой висел на его собственном плече, заботливо вложенный в горит, чехол, инкрустированный серебряной проволокой: намертво склеенный из могучих козлиных рогов, покрытый кольцеобразными выступами – натяжение тетивы должно было распрямлять его ради каждого выстрела. Такие луки во много раз увеличивают природную силу человека: должно быть, и Серена спела над ними одну из мункских заклинательных песен, чтобы они нащупали в земле и вкоренились в силу живого камня.
– Твой колчан пусть остается у тебя, Бродяжник, – сказал Эрбис. – А стрелы для моего лука дай мне – те, что короче и бьют более резко. Нет, смотри, как много золота в городе, а? Ты такого, наверное, не ожидал.
– Налепили, навтыкали где ни попадя; теперь их птицы небесные норовят обсидеть, – тихонько вздохнул БД.
– Они ведь не знали, что ты живой, родич.
– Добро бы не знали. В вероучении их так и записано, я же читал: «Пройдя путем смерти, смерть попрал и в вечной жизни воцарился, стяг свой белый подъяв». Стяг – это, должно быть, о пуховом покрове, который не был виден, пока я притворялся обычным аниму, а потом взошел на небо… В память того и меня чтут. Только вся эта сусальная позолота – не я и со мной не имеет ничего общего.
Даниль усмехнулся:
– Лучше изваяли бы в бронзе и меди мою гитару, да башмаки, да бандану. Даже мою верную кису и то не они, а их антиподы почтили. Ну, к делу!
Он наложил на тетиву одну из длинных стрел.
– Мои стрелы зрячие, ты знаешь. Они отделяют правду от неправды – хочешь увидеть, как?
Воздух над Собором разорвался с шелковым посвистом и сомкнулся. Высоко наверху послышался густой звон, позолоченный шар скатился по куполу, ударился оземь и покатился по плитам, рассыпая длинную трель.
– Хорошо, – одобрил Эрбис. – Твой почин, Бродяжник, но не твое дело, даже если тебе этого хочется. Ты ведь не воин, и если воин, то мира. А стрелы и у меня такие же глазастые.
Он натянул тетиву перстнем и распрямил двурогий лук. Стрела пошла вдаль, грозно прошелестев, и там ей ответил как бы колокольный гуд, оборвавшийся ударом. И еще раз… Звуки слились в мелодию с необычным ритмом, скачущим, неровным, тревожным.
Население всполошилось: артобстрел, атаки с воздуха, цокот копыт и боевые клики были ожидаемы и не могли бы выкурить их из подземных нор, но на неведомое они повысыпали, откуда ни возьмись – такие же лишенные цвета в предутренней полутьме, как и в злосчастный день ухода Короля. И было их многое множество.