Кот-Скиталец
Шрифт:
Они с Иолой были единственные, кто даже не пытался взгромоздиться в кресло. Хнорк и то подвинул сиденье к стене и положил на стол свою авторскую копытную инкрустацию.
– Да, не утеснил; но лишь ради женщины, – кивнул Эрбис. – То не заслуга, а гордыня; а если кого и заслуга, то луноликой госпожи Серены, которая тогда прекрасно торговалась. Мои воины ведь были не менее кунга храбры и велики душой, оттого и пошли в рай. Что же, Джанна вместит всех праведников, и там, я полагаю, недурное обиталище.
– Отчего замолчали: больше нечего вам ему напомнить? – сладко проговорила
– А в память о давней охоте я бы его клыком забодал, – в том же стиле выразился Хнорк. – Ополчиться на главу семейства… мужа семи жен и отца по меньшей мере семидесяти двух поросяток… А еще говорят – по свину и свинство. Эх, упустил я свой звездный час, и бесталанно! Верно говорят, дважды в одну речку на зайдешь.
– Я так понимаю, сукк согласен со мной, что обвиняемого жизни лишать не стоит? – спросила Киэно. – Или так мне кажется из-за того, что им употреблено сослагательное наклонение?
– Хватит филологии, – перебила я. – Артханг, говори ты.
– За штучки с сестрой я бы ему раньше на поединке глотку перегрыз, как предателю, – ответил Арт с полной невозмутимостью, – только надоело в волках гулять, а саблей я плоховато работаю. Ах, мама, то есть уважаемый председатель, вы и не застали таких обычаев, и слыхом о них не слыхивали? И тому, как он Серену всячески склонял поддержать свою аферу, тоже не были свидетелем? Возомнил свое право исключительным и в самом деле исключил из него всех, кого мог, даже Владетеля. Кольцо у него, видите ли…
Кольцо. Я скосила глаза – оно было на руке Мартина по-прежнему, и густо-алый цвет широко горел на всех его гранях.
– Словом, за чем явился, то пусть и получит, – кивнул Багир. – Негоже его разочаровывать. Верно, Бэс-Эмманюэль?
– Мне-то не за что мстить, – кротко сказал наш вечный молодожен. – Разве что ногой разок пнул, когда в гости к хозяйке шлялся. Хозяина тоже вон сослал – так господин Шушанк ведь не против, отшельничает в свое удовольствие. С почтенным Бродягой подлое сотворил… Но за это где уж нам, кобелям необлизанным, счеты сводить, коли сам БД не хочет. Так что я вроде как устраняюсь из обличителей. Самоотвод.
Дух гаерства неистребимо витал над нашей компанией, и я слегка поморщилась: это становилось почти недостойным.
– А ты, Иоланта, что скажешь? – спросила я далее по кругу.
– Я вообще высказываться не буду. Тут перешли на личные обиды, а я ничего, кроме добра, от кунга не видела. И ведь я его сюда привезла по его воле и настоянию, не для того, чтобы с ним случилось худое, понимаете?
– Поверь, никто из нас не хочет ему зла, – коваши погладил ей гладко расчесанную гриву. – Вот я. После смерти короля Филандра Мартин запретил своей матери даже издали видеться с мной. Он, мол, простолюдин, грубая кость и обезьянье
– Мой сын высоко ставил мою честь, – бесстрастно подтвердила Эрменхильда. – Но свою – куда как выше. Я не желаю говорить ни за, ни против моего сына по крови, хотя после всего, что он сотворил – не со мной, но с другими, – можно и то позабыть, что носила его во чреве.
Да уж. Изящная фарфоровая статуэтка обернулась Нанкинской фарфоровой башней, которую разве только порох и возьмет. Фарфоровая «железная дама». А ведь про ее собственное то ли заточение, то ли пострижение, кой ляд там разберет, даже не упомянуто: обошлась афоризмами и ледяным презрением.
– Ты, Хрейя?
– Я откладываю свои слова на время, пока вы не скажете своих, инэни Татиана, госпожа моей матери.
Последние слова были переданы мысленно и так быстро, что и коваши ничего не заподозрил, а я – я вспомнила. О Иньянна! Тебя судили и ты судила нелицеприятно, но никто не имел что возразить против твой защиты и твоих обвинений. Ты ценила свое достоинство, щадила достоинство другого человека прежде его и твоей жизни. Теперь это должно возвратиться ко мне…
– Друзья! Вы заметили, что никто из вас не пытался оправдать Мартина Флориана: вы либо обвиняли, либо уклонялись от обвинения? Разве что Даниль – но на то он и есть Даниль, и еще Вард робко попытался применить аргумент ad hominem, то есть похвалить самого человека, тогда как судят его поступки. На таких условиях я его оправдать, по всей видимости, не смогу. Вы здесь не только присяжные, но в одно и то же время и обвинители, и защитники. Скверно, что у защиты нет никаких слов.
И еще одно, подумала я про себя: почти все они не приняли во внимание, как именно будет исполняться приговор, будто сие само собой сотворится…
– По второму заходу пойдем? – робко предложил Бэс-Эмманюэль. – Может, проклюнется кой-какая мыслишка.
– Нет. То, что вы можете придумать, о том я догадаюсь и сама. Но сначала я хочу узнать, кого вы поставите сюзереном над Андрией. Да, мы не политики, знаю-знаю, но ведь и роль короля не политическая, а совсем иная.
– Повенчаем Владетеля с королевой-матерью, – предложил Хнорк. – А что? Прекрасный династический брак, соответствует и древнему уставу, и современному законоуложению. Наследники, правда, вряд ли появятся…
– Как знать, – ответила Эрмина. – В жизни есть место и чуду…
Эрбис ухмыльнулся:
– И без чуда сделаем. Я усыновлю короля Даниля и оженю его на прекрасной Лани Лесов и Газели Пустынь. Хоть я вроде как числюсь при ней в мужьях, но могу отпустить ее, не давая выкупа – она ведь несверленая жемчужина и капля светлейшей росы. И ты ее всегда любил, Дан, – или, скажешь, неправда? Ну вот, тогда обе половинки сердца соединятся, и оно будет способно провидеть через столетия. А ваши дети унаследуют это свойство, если Великий захочет.