Ковчег для Кареглазки
Шрифт:
Супермонстр оказался рядом, и девичья голова исчезла в его пасти. Череп треснул, испуская вязкий кисель, и перед Божьей невестой застыли изумрудные глаза Абракса.
Охотник искромсал ее грудную клетку, оторвал ноги, затем — отделил руку… дитя заорало, упав на землю, и он отбросил изувеченное туловище брюнетки.
Некоторое время Охотник держал мальчика за загривок, а затем фыркнул и вспорол животик. Он выбросил младенца умирать… ведь ребенок имеет слишком мало общего и с ним, и с Марой. Это обман, и он разгневан. Люди забрали у него все, и он еще поквитается с ними.
В то время, как Король краклов взбирался на самую
— Как же так?! Я победила Сурового Бога, я — Саморожденный! Или нет?!
Глава 25. Хомо новус
Илион встретил рассвет тлеющими руинами и бесчисленными изувеченными трупами. Земля была усеяна гильзами и патронами. Падал пепел — густой, как серый снег.
Куб горел, из него еще доносились вопли и стрельба. Парадная дверь раз-другой дернулась. Под ней протекла тонкая алая струйка. Потом дверь все же распахнулась.
Из штаба вывалилась перемазанная кровью Наталья Акопян. Она с трудом сползла по ступеням. Из темноты дверного проема на нее смотрел морф, ранее бывший Иваном Свинкиным, в первых лучах света поблескивала титановая протезированная нога. Избегая солнца, он отошел внутрь, скалясь и фыркая.
Спустившись с крыльца, Ашотовна скрутилась в комок. Лицо повернулось к встающему светилу, и солнечные зайчики заплясали на заплаканных черных глазах, выхватывая грязь на подбородке и свежий багровый укус на шее.
****
Мой разум живет отдельно от тела, даже не пытаясь достичь чего-то большего. Я его и не виню, фактически, заставить сейчас организм функционировать было бы чрезмерным требованием. Это как взлететь до Луны, раскачавшись на качели.
Тело не подчиняется по объективным причинам. Ощущение, что мои конечности вообще вывернуты под неестественными углами. Я сломлен настолько, насколько может быть сломана пластмассовая кукла — а ее можно кромсать почти до бесконечности.
От боли я периодически теряю сознание, а в те минуты и мгновения, когда разум возвращается, оцениваю обстановку. Это трудно, так как я, наверное, сошел с ума. В голове — голоса, я слышу мурчание и стрекот, мышиный писк и детский плач, звук покидающих трупы миазмов. Со мной разговаривают боги, а это — прямой симптом шизофрении. И в этом присутствует даже толика логики — я просрал все, что можно было. Вся моя бестолковая жизнь, стремящаяся к неизвестному высшему предназначению, оказалась просто бессмыслицей. Кареглазка и ее дочь, Цербер, Мануйлов, Таня, Мама… я не уберег ни одного человека, наоборот, убивая все, к чему прикоснулся. И даже сейчас, когда все мертвы, я до сих пор жив — хотя и ненадолго, я думаю.
Я рыдаю тихо-тихо, чтоб вскоре сорваться в жалкий рев, который разносится эхом. Я плачу взахлеб и не могу остановиться, как двухлетний ребенок, который находится в плену отчаяния… Мне стыдно, но я отбрасываю это позорное чувство — здесь никого нет, никто не будет издеваться.
Где я? Судя по всему — это какая-та пещера или подземелье, сырое и холодное. Только вот нахожусь я не на полу — мое ложе располагается на мягкой куче из трупов, на самой вершине пирамиды из мертвецов.
Сколько времени я здесь, понять трудно. Целую бесконечность я уверен, что
— Кто здесь? — шепчу я.
Несмотря на боль, активирую руку, пытаясь найти опору, и ладонь проваливается во что-то вязкое. Вытаскиваю, щупаю — это дыра в трупе, вероятно, легкие или кишечник. Я блюю как проклятый, меня выворачивает от отвращения, и израненное тело прошибает волной адских страданий. Я едва не отключаюсь, чудом сохраняя сознание. Если где-то там Милана, я обязан ей помочь.
Я лезу поверх мертвых тел, иногда их распихивая, ноги не слушаются, руки тоже — для передвижения я извиваюсь, как змея. Груда трупов валится подо мной. Рывком перемахиваю через последний барьер, скатываясь на бетон в запекшейся крови и сильно ударяясь головой.
Сил больше нет. Внутренности горят огнем. Я прикладываю все усилия и волю, но нет — я не могу. И только дочь Кареглазки важна, я обязан спасти хотя бы ее.
Я встаю, как поверженный Атлант — сквозь пелену слез, одновременно с молнией, прошибающей позвоночник от затылка до копчика. Держусь за липкую стену ватными руками, опираюсь на ноги, которые сгибаются анатомически неправильно.
Здесь темно, хотя дальше горит тусклый свет. Это туннель. Сзади действительно гора трупов: обгрызенные, без конечностей, со вспоротыми грудинами и животами, иногда — тела, отделенные от голов. Опираясь на стену, покрытую смолянистой субстанцией, ковыляю до слабоосвещенного подземного перекрестка. Гидроэлектростанция? Вероятно, да.
Центр устлан какими-то здоровенными яйцами… хотя, нет, это больше похоже на коконы с пупырышками. Черные, как сажа, шары — их несколько десятков. Сбоку доносится стон. Я скашиваю взгляд и с удивлением вижу Афродиту, вернее то, что от нее сохранилось.
Останки облысевшей сектантки лежат под фонарем на небольшом возвышении. У нее всего одна рука, все остальные конечности исчезли. Туловище искусано и изорвано, приплюснутая голова едва держится на перекушенной шее. Серые глаза приоткрыты, застыв, как вулканическое стекло. Вдруг она моргнула, и из горла донесся стон. Какого черта она жива?!
— Гряду скоро, и возмездие мое со мной, чтобы воздать каждому по делам… — доносится из булькающей глотки.
— Ты видела Милану? — я не собираюсь слушать бред, мои силы на исходе.
— Кого я люблю, тех обличаю и наказываю… — шипят останки.
Иди на хрен! Я оставляю ее, чтоб найти дочь Кареглазки — вряд ли она здесь и жива, но в моей жизни больше нет никакого другого смысла.
Дверь на ржавых петлях впускает в новый коридор. Там темно, и все же я замечаю силуэт. Я застываю, и существо чувствует меня. Оно приближается, маленькое ужасное чудовище…
Когда тварь уже рядом, свет падает на нее из-за моей спины. Это ребенок — еще совсем недавно это был ребенок. На поясе, на петельке штанов трепыхается свинка Пепа. Метаморфоза недавно завершилась, и маленькое тельце обильно покрыто прозрачной пленкой. Глаза голодны, зубы непрерывно клацают. Тварь набрасывается — я отталкиваю, но она успевает грызнуть мою руку. Я пячусь и выпадаю туда, откуда пришел. Дверь за мной захлопывается.
Я больше не ищу Милану, потому что встретил ее только что. Маленький упырь, только что меня инфицировавший. Напротив снова бормочет безумная сектантка, из ее глотки выплескивается кроваво-бурая жидкость, а глаза горят белым светом.