Ковчег Спасения
Шрифт:
— Сейчас появилось больше оснований верить этому, — сказала Фелка. — Правда, Клавейн? Мы видели шаттлы, которые курсируют между планетой и орбитой.
— Только и всего, — возразил Клавейн.
— А шаттл побольше — между орбитой и звездолетом, — не сдавалась она. — Какие еще доказательства тебе нужны?
Клавейн скрипнул зубами.
— Это не обязательно эвакуация, — сказал он. — Это может быть все, что угодно.
— Так оправдай ее за недостаточностью улик.
Он повернулся к Фелке. Злость была готова хлынуть через край, но он надеялся, что это пока незаметно.
— Вольева сделала
— В дальнейшей перспективе орудия не имеют никакого значения.
Клавейн больше не мог притворяться.
— Черт побери, что ты хочешь этим сказать?
— Именно то, что сказала. То, что я знаю, Клавейн. А я знаю, что все это — все, что здесь происходит, все, что так важно для тебя и для всех нас, в дальнейшей перспективе не меняет абсолютно ничего.
— Как я понимаю, этим откровением ты обязана Волку?
— Ты знаешь, что я принесла в себе часть его с корабля Скейд.
— Знаю. Именно поэтому, Фелка, я не собираюсь принимать твои слова на веру.
Она отвернулась, сделала несколько шагов к стенке купола и исчезла в выходном люке, ведущем в главный отсек. Клавейн хотел окликнуть ее, но ни одного подходящего извинения на ум не приходило.
— Клавейн?
— Что, Рэми?
— Первая гиперскоростная ракета придет к цели через минуту.
Первая волна гиперскоростных ракет пронеслась мимо, обгоняя «Штормовую Птицу». Разница скорости составляла почти тысячу километров в секунду. Одна, другая, третья, четвертая… Они направлялись из разных точек, но чуть позже их траектории сойдутся впереди, как встречные линии на наброске трехмерной перспективы.
Две минуты спустя еще одна волна прошла по правому борту, с интервалом в три минуты, слева скользнула третья — немного на расстоянии.
— Вот дерьмо, господи, — прошептала девушка. — Похоже, мы не просто играем в войнушку.
— Страшно? — спросил Ксавьер, впрессованный в сиденье рядом с ней.
— Еще бы не страшно, — Антуанетта только что вернулась в главный отсек «Штормовой Птицы» после проверки тяжело вооруженного штурмового эскадрона, который везла в грузовом трюме. — Но это хорошо. Папа всегда говорил…
— Бойся того, что не боишься… Все верно, — Лю кивнул. — Это одна из его любимых пословиц.
— На самом деле…
Оба посмотрели на приборную панель.
— Что, Кораблик? — спросила Антуанетта.
— На самом деле, это моя любимая пословица. Но твоему отцу она так понравилось, что он ее позаимствовал. Это было лестно.
— Так что, Лайл Меррик в действительности говорил… — начал Ксавьер.
— Конечно.
— Не врешь? — недоверчиво спросила девушка.
— Не вру, Маленькая Мисс.
Последняя волна снарядов все еще двигалась по направлению к «Ностальгии по Бесконечности», когда Клавейн начал следующую стадию атаки. Это опять-таки не было элементом неожиданности. Он вообще редко присутствует в космических войнах, где противников разделяют тысячи километров пустоты, и нет никакой возможности прятаться и маскироваться. Только хладнокровное планирование, тактика и стратегия, и надежда на то, что враг упустит нечто очевидное, что хитроумная уловка выдаст подлинную расстановку
Вольева следила за траекториями гиперскоростных ракет, которые неслись сквозь пространство от развернутых «Зодиакальным Светом» пусковых установок. Ускорение сто «g» поддерживалось в течение сорока минут, после чего становилось чисто баллистическим. Тогда они начинали двигаться со скоростью чуть ниже одного процента световой. Страшная угроза, но не настолько, чтобы с ней не справились средства автономной защиты корпуса. Любой звездолет должен уметь отслеживать и уничтожать быстро движущиеся объекты — это неотъемлемая часть стандартных программ по избежанию столкновения. Пока этих средств хватало, чтобы отражать удары Клавейна.
Вопрос состоял в распределении нагрузки. Каждой ракетой занималась определенная группа судовых орудий, поэтому всегда оставалась отличная от нуля вероятность, что в одном секторе обстрела появится слишком много ракет одновременно, и ей — или Капитану, который на самом деле держал оборону — придется попотеть.
Но до такого не дойдет. Илиа изучила прогноз распределения и пришла к выводу, что Клавейн не пытается нанести ей серьезных повреждений. Не потому, что не может. На стадии ускорения ракетой можно управлять — этого достаточно для того, чтобы подстроиться под самый легкий маневр «Ностальгии по Бесконечности». Прямое попадание гиперскоростной ракеты, даже с холостой боеголовкой, могло бы мгновенно уничтожить корабль. Но ни одна из ракет не находилась на траектории, которая бы обеспечивала реальный шанс попадания. Они промчались мимо на расстоянии в десятки километров. Одна из двадцати взорвалась недалеко от Ресургема. Судя по характеру вспышки — маленький заряд антивещества. Либо остатки топлива, либо мини-боеголовка.
Чуть ближе — и «Ностальгию» определенно задело бы взрывом, подумала Вольева. Пять орудий, которые она вывела, достаточно прочны, чтобы о них не беспокоиться. Но взрыв снес или вывел бы из строя добрую половину орудий на корпусе, и звездолет мог не выдержать более плотной атаки. Конечно, она бы не допустила подобного. Просто ей бы пришлось потратить значительную часть ресурсов, чтобы предотвратить подобную ситуацию. Но кое-что ее откровенно раздражало. Большинство ракет, которые приходилось уничтожать, не представляли настоящей угрозы — они не несли боеголовок, и их траектории не пересекали курс корабля.
Она еще не дошла до того, чтобы поздравлять Клавейна. Пока он просто действовал по учебнику — раздел «Массированная атака». Он проверял ее оборону, последовательно создавая угрозу — низкую, вероятную, высокую. Ничего умного, ничего оригинального… правда, в подобной ситуации Вольева действовала бы примерно так же. По крайней мере, надо отдать ему должное: он не успел ее разочаровать.
Пожалуй, за это стоит дать ему последний шанс. А потом шутки кончатся.
— Клавейн? — поинтересовалась она, отправив сигнал на той же частоте, на которой они ранее обменивались ультиматумами. — Ты меня слышишь?