Ковчег Спасения

Рейнольдс Аластер

Скейд часто размышляла, кто может входить в этот Ночной Совет. Среди тех, кого она видела во время сессий Закрытого Совета в Материнском Гнезде, кто-то несомненно входил в эту официально не существующую группировку. Но — ни малейшего проблеска, ни одного намека на присутствие Ночного Совета. Она исследовала сознания членов совета, но тоже не обнаружила ничего подозрительного. И ни разу у нее не возникало ощущения, что Ночной Совет общался с ней каким-нибудь иным способом, кроме как посредством голоса, звучащего в голове. В конце концов, Скейд решила вообще не думать о Ночном Совете в его отсутствие. Она просто исполняла приказания, не пытаясь понять, откуда они исходят.

И в этом даже было нечто возвышенное.

Между тем влияние Скейд росло. В то время, когда она Присоединилась, программа «Введения» была уже снова открыта. Эксперименты шли полным ходом, но Скейд получила распоряжение добиться такого положения, которое позволило бы активно влиять на ход исследований, максимально используя их результаты и определяя их будущее направление. По мере прохождения через уровни секретности Скейд начинала понемногу осознавать подлинное значение технологий, которые ей удалось добыть в Городе Бездны. Правда, она так и не вспомнила ни одного события той миссии. Внутренний Кабинет уже предпринимал неудачные попытки создать машину для управления инерцией, но только «добыча» Скейд позволила кусочкам головоломки встать на свои места — причем с поразительной легкостью. Возможно, причина состояла в том, что голос управлял еще кем-то из участников проекта, о чем Ночной Совет сообщил при первом своем появлении. А может быть, Скейд просто была прекрасным организатором, умелым и безжалостным. Закрытый Совет стал для нее кукольным театром. Его члены подчинялись ей с послушанием, достойным презрения.

Однако сама Скейд по-прежнему выполняла приказы Ночного Совета. Именно он привлек ее внимание к сигналам из системы Ресургема. Подобно тому, как изменение пульса позволяет определить диагноз, они указывали, что пропавшие орудия класса «ад» нашли нового хозяина.

(Скейд, Материнское Гнездо нуждается в этих орудиях. Ты должна организовать экспедицию и вернуть их.)

«Зачем?»

В ее сознании мгновенно развернулся образ: полчища безжалостных черных машин, мрачных, свирепых, деловитых, которые кружились в космосе, словно вороний пух.

(Эти механические твари, Скейд — зло, затаившееся среди звезд. Это враг, более страшный, чем все, что только можно вообразить. Они подбираются все ближе. Мы должны защитить себя.)

«Откуда вы знаете?»

(Мы знаем, и этого довольно. Поверь нам.)

В голосе, похожем на детский, звучало нечто, чего Скейд никогда не слышала раньше. Боль, мука… или и то и другое вместе.

(Поверь нам. Мы знаем, на что они способны. И как ужасны.)

Голос смолк, словно сказал слишком много.

После паузы Скейд снова услышала голос, и это вывело ее из задумчивости. Теперь в нем слышалось раздражение.

(Когда мы сможем убедиться, что Клавейн мертв?)

«Через десять-одиннадцать часов. Мы прочешем зону поражения и проанализируем состав межзвездного медиума. Даже если мы не найдем убедительных подтверждений, можно не сомневаться…»

Ответ прозвучал резко, почти гневно.

(Нет, Скейд. Нельзя допустить, чтобы Клавейн попал в Город Бездны.)

«Я убила его, клянусь».

(Скейд, ты умна и решительна. Но и Клавейн тоже. Однажды ему уже удалось тебя обмануть. И он сможет проделать такое еще раз.)

«Это неважно».

(Нет?)

«Даже если Клавейн доберется до Йеллоустоуна, он никому не сможет сообщить ничего ценного — ни Демархистам, ни Конвенту. Пусть попробуют добраться до орудий, если захотят. У нас есть „Введение“ и машины, управляющие инерцией. Это даст огромное преимущество. Каких бы союзников не нашел Клавейн, у них ничего не выйдет».

Голос

смолк. На миг Скейд подумала, что он ушел, оставив ее в одиночестве, но ошиблась.

(Ты думаешь, что он все еще жив?)

Она нащупывала ответ.

«Я…»

(Ему лучше умереть, Скейд. Иначе мы будем горько разочарованы в тебе.)

Он баюкал раненую кошку. Ее спина была перебита где-то районе поясницы, и задние лапы безжизненно болтались. Клавейн уговаривал кошку попить воды из «соска» пластиковой колбы, которая прилагалась к рациону скафандра. Его собственные ноги зажало тоннами обрушенной каменной кладки. Кошка была обожжена, ослепла, страдала недержанием и испытывала дикую боль.

— Ты будешь жить, подруга, — пробормотал Клавейн, скорее чтобы успокоить себя, чем кошку. — Хочешь ты того или нет.

Казалось, у него во рту терлись листы наждачной бумаги. Клавейну была отчаянно нужна вода. Но в колбе оставалось лишь несколько капель, и настала очередь кошки.

— Пей, дуреха. Ты и так натерпелась…

— Дай мне … умереть, — сказала кошка.

— Извини, киска. Ни в коем случае.

Он почувствовал ветерок. За последнее время — первый признак того, что «пузыре», где они с кошкой оказались заперты, как в ловушке, что-то происходит. Потом издалека донесся грохот падающих железобетонных глыб. Клавейн молился, чтобы этот ветерок оказался простой циркуляцией воздуха в пузыре. Возможно, где-то внутри завала обрушилось препятствие, и один пузырь соединился с другим. Если же это обрушилась наружная стена, желание кошки скоро исполнится. Воздух, заполняющий руины, из-за разницы в давлении уйдет наружу, и им придется учиться дышать марсианской атмосферой. Он слышал о том, что это не самый приятный способ умереть, что бы там не показывали в патриотических голодрамах Коалиции.

— Клавейн… спасай себя.

— Почему, киска?

— Я все равно умру.

Когда кошка в первый раз заговорила, он решил: начались галлюцинации, и воображение создает ему болтливого компаньона. Потом Клавейн с запозданием понял, что кошка действительно разговаривала. Должно быть, этот образчик генной инженерии принадлежал кому-то из богатых туристов. К верхушке башни как раз припарковался гражданский дирижабль, когда заговорила пено-фазная артиллерия «пауков». Кошке удалось сбежать из гондолы дирижабля задолго до атаки и спуститься к основанию башни. Клавейн считал преобразование животных при помощи биоинженерии попыткой бросить вызов Богу. Он вполне справедливо полагал, что кошки не являются чувствующими существами — по крайней мере, не признаны таковыми официально. Сторонников Чистоты Нервной системы хватил бы удар, узнай они, что Клавейн делится водой из своего пайка с «богопротивной тварью». Они относились к любым видам генетической огментации с той же ненавистью, что и к людям, которые прошли через лабораторию Галианы.

Клавейну наконец-то удалось засунуть сосок кошке в рот, и она рефлекторно сделала несколько глотков.

— В один прекрасный день, киска, мы отсюда выберемся.

— Не так… скоро.

— Пей и не жалуйся.

Кошка глотнула еще несколько раз.

— Спасибо.

Снова ветерок… Потом он усилился, а грохот железобетона стал громче. Где-то через час в тусклом сиянии биохимической термально-световой палочки Клавейн увидел, как открылась трещина. Сквозь нее виднелись пыль и развалины. Золотистый мех кошки вздыбился, как ячменное поле, она пыталась повернуть головку в направлении ветра. Клавейн осторожно коснулся рукой ее загривка, чтобы успокоить несчастное существо. Глаза кошки напоминали две кровавых впадины.