Кожа саламандры
Шрифт:
Отец учил меня всем тонкостям боя на мечах. Он говорил, что, хотя у меня, элементарно, не хватит мышечной силы противостоять прямому удару меча против мужчины-воина, но знание техники и мои природные женские качества - гибкость, ловкость, быстрота реакции не только тела, но и мозга, помогут мне предугадать направление ударов, уходить от них и вовремя определять момент, когда мой собственный удар достигнет цели.
Человек существо хрупкое, против железа. И нужно совсем немного, чтоб лишить его жизни. Особенно, если это не маг, а простой воин, а у тебя есть ещё и несколько ускоренных плетений, всегда висящих в заготовке на кончиках пальцев. Вот с
Этому, кстати, я и стала свидетельницей, когда мы с Лами наткнулись на мияги. Он, видно, предполагал с чем мы можем встретиться в пещере. И подготовился заранее. Сунься я туда одна, трудно угадать как завершилось бы это приключение. Хотя что-то о куколках я читала сама, в Ковене мы ещё этого не проходили. Но, на практике, это зрелище настолько неожиданно отвратительное, что незнающего человека могло ввести в ступор.
И ещё, хоть мы и не обсуждали этого с Лами, я, как хороший менталист, подспудно почувствовала гипнотическое воздействие от того гула и мерного покачивания, готового разорваться кокона. Видно, мияги, таким образом, по возможности, отвлекают или, возможно, даже завораживают и обездвиживают жертву, которая послужит первой добычей для вылупившихся личинок.
Тут ведь происходит ещё одна нетипичная вещь. Пожирая плоть кокона, куколки бестелесной нежити обретают физическое тело и превращаются в нелюдь. Пусть не слишком умную, но зачатки разума в них присутствуют.
Задумавшись об этом, я чуть не пропустила момент, когда Лами, который, очевидно, не прерывая разговора, продолжал манипуляции с кожей, пока дед отдыхал и контролировал процесс, закончил этот этап обработки. И, вздохнув, тоже довольно устало, предложил деду закончить на сегодня. Не знаю от чего он устал, от работы или от волнения за мою шкурку, но засобирались они быстро, и я едва успела оставить свой укромный уголок.
Кольцо я повернула перед дверью и обрадовалась, что не сделала этого в комнате, как хотела раньше. Потому что Труми не спал. Он возмущённо воззрился на меня, быстренько закопошившись со своими нетерпеливыми вопросами у меня в голове, и нытьём, почему я не взяла его с собой и он из-за этого пропускает всегда всё самое интересное.
– Мог бы и сам узнать хоть что-нибудь у старика, пока нас тут не было. Вместо того, чтоб раздражать его, обжираясь яйцами.
– Узнаешь у него, как же. В его голове мне не порыться. Чую я у него та же защита, что и у твоего любовничка. Наверное сам дед и ставил.
– Никакой он мне не любовничек,- возмутилась я, краснея от стыда и злости на беспардонного белобрысого нелюдя, будешь говорить гадости, закроюсь от тебя тоже. И жди тогда, пока я твой язык выучу.
Я и вправду не оставила этой идеи. И в те моменты, когда у нас появлялось время, я занималась с Труми. Да и у Лами спрашивала в лесу, как называются те или иные предметы на языке малыша.
Когда он спросил меня зачем мне это, я не стала скрывать от него, что выяснила такую интересную и полезную вещь, как то, что язык у плакальщиков и саламандр один и тот же. Сидхе с интересом глянул на меня, но, поскольку я ничего больше уточнять не стала, то любопытствовать у меня, как мне удалось это выяснить, тоже не попытался. Боялся, что узнала это не у Труми, а у самого владыки саламандр?
После
Покачала головой, думая, что зря оделила этим чувством одних мужчин.
– Всё, надо укладываться.
Я твёрдо решила, что снова начну вставать с рассветом и продолжу тренировки. Расслабилась. Если будешь ждать пока тебе твой мужчина спину прикроет, другие тебе юбку на голове завяжут.
Глава 18.
Свои обещания надо выполнять. Поэтому рассвет я встречала, уже вдосталь натанцевавшись, на заднем дворе с воображаемым противником.
Тонкая, свободная, полотняная туника стала влажной от пота и липла к телу. Все таки форму я слегка подрастеряла. Хорошо ещё догадалась плотно прибинтовать грудь, как всегда поступала в Ковене. Грудь у меня небольшая и не слишком мешает при учебном бое. Но мужская туника это не платье с плотным корсетом, и, без подобного ухищрения, да ещё во влажной от пота рубахе, я выглядела бы чуть ли не хуже, чем голой.
Я немедленно порадовалась своей предусмотрительности, когда наткнулась на внимательный взгляд Магдариеля, шедшего из дома по направлению к хозяйственным постройкам. Остановившись, вежливо пожелала сидхе доброго утра. И пошла расставлять поленца рядком на бревно для вечерних посиделок. Хотела пострелять в цель. Отсюда, с брёвнышка у стены дома, был чудесный вид. Частично на лес, частично на цветущую тундру.
Потянулась к арбалету, и замерла, зацепившись глазами за яркую, чисто-белую точку в небе. Старик проследил за моим взглядом и торопливо бросился в дом. Ещё несколько мгновений и во двор выбежал Лами. И даже Труми, о котором я думала, что поднять его, пока в доме не запахнет чем-то съедобным, не удастся даже с помощью заклинания левитации.
Очень быстро белая точка превратилась в пятнышко, потом в прекрасного, свободно машущего широкими крыльями, вигоня-альбиноса. Вот он, порывами ветра, от бьющихся мощных крыльев, поднимает в воздух клочья сухой травы и щепочки от колотых дров. Потом вскидывает голову и радостным клёкотом приветствует Лами и его деда, подхватывающих на руки, весело смеющуюся, высокую девушку, которая тут же начинает обнимать то одного, то другого.
Я разглядывала её с радостным восхищением.
– Не просто красивая. Удивительно милая. И светится неподдельной радостью от встречи с семьёй. Чем-то схожая с Лами, но с удивительно светлой, нежной кожей, сквозь которую кровь просвечивает розовым, как лепесток миндального цвета. И глаза чуть светлее, чем у брата, но такие же яркие и чистые. А ресницы почти полностью золотые, как и волосы. Только у корня тёмным ободком обводят глаза.