Козлы отпущения
Шрифт:
— Господин Пинто, — сказал он, — это уже становится не смешным. Дело принимает весьма серьезный оборот. Примите мои соболезнования в связи с трагедией, случившейся с вашим другом доктором Шумкоти. Я глубоко потрясен случившимся несчастьем.
Я сдержанно поблагодарил за выражение потрясения и соболезнования.
— Я тут бродил по улице с Артуром Мольнаром, — продолжил Шванц, — Артур все еще прогуливается, ибо никак не может успокоиться. Мы с ним говорили о том, что почтальон Гагай нам что-то не нравится. Вы знаете, что мы обнаружили сегодня после обеда?
Цуцлик был престарелым служащим, давно уже вышедшим на пенсию. Он жил в нашем доме, на втором этаже, в маленькой комнате. Целыми днями он посиживал у окна и курил трубку. Мы узнавали, что он еще жив, только когда тот ежедневно тащился в лавку и покупал там полкило хлеба и зеленый перец. Из-за террористической акции он боялся теперь выходить из дому, так как был почти совершенно лыс. Поэтому он, по-видимому, попросил почтальона — тоже пенсионера — принести ему его дневную порцию из лавки.
Неудивительно, что доктор Шванц потерял самообладание и стал выговаривать Гагаю:
— Как тебе не стыдно? Сегодня, когда в стране такое положение, ты прислуживаешь лысым?
По словам Шванца, этот дурачок глупо улыбнулся и сказал, что ему довелось беседовать с одним из официантов в кафе «Хоп», и оказалось, что нее написанное в «Утреннем вестнике» — это просто шутка.
— Ничего там такого не было, — насмехался этот старый идиот, — всего-навсего какой-то парень влепил кому-то пощечину.
— Ладно, — подвел итог доктор Шванц, — нет смысла утомлять вас рассказами об этом несчастном, господин Пинто. К сожалению, пока такие люди существуют, эти лысые будут наглеть, вести себя по-варварски, скандалить, зажимать нас в угол, в общем плевать нам в лицо. Поверьте мне, господин, — такое положение не может длиться долго.
* * *
Мы с Мици влезли в переполненный трамвай и поехали в мое любимое место — маленький ресторан на окраине, куда я частенько захаживал в обществе различных подружек.
— Да, — всегда говорил я очередной спутнице, — ну конечно, я здесь первый раз в сопровождении женщины.
Трамвай был полон, и люди прижимались друг к другу. Поскольку я стоял к Мици близко-близко, то тоже прижался к ней и не только из-за давки. Сияющий взгляд голубых как небо глаз Мици был обращен на меня, а мои пальцы покоились на ее умопомрачительной талии.
Да, такая девушка, прижатая к вам в трамвайной толчее, может изменить все ваше мировоззрение. Когда я смотрел на ротик Мици, намазанный красной помадой, то понимал, что жизнь должна быть в любом случае красивой. Весь вопрос в параметрах или как их там, черт побери?
Мици немедленно обратила внимание на особую элегантность моего костюма и на решительность моей речи, поделенной на краткие предложения. Я в нескольких словах намекнул ей, что мой новый образ — результат работы в качестве финансового советника, правда, закулисного, одного из ведущих в стране экономических предприятий, что, разумеется, повышает и мою самооценку. При этом я ни словом не обмолвился о том, что имел в виду предприятие по производству
— Можно сказать, что та статья о тебе и о Пулицере была детской забавой, — объясняла моя подружка, — но выпуски газеты за последние дни — это собрание лжи и глупостей.
Мици говорила это шепотом, боясь, чтобы ее не услышали пассажиры трамвая.
— Твой дружок-извращенец превратил моего брата в «восемь лысых террористов», — насмехалась Мици, — какой идиотизм, господи!
— Но ему действительно сломали два зуба, — пытался я защищать Пепи, однако Мици перебила:
— Тот, кто способен писать мне такие письма, достоин наказания. Вся эта история с лысиной — сплошное мошенничество.
Мици, видимо, повысила голос, поскольку высокий небритый мужчина в рабочем комбинезоне, стоявший позади нас, услышал ее слова.
— Знаете, девушка, — сказал он, — очень легко судить людей просто так. Я не удивляюсь тому, что вы ничего не имеете против лысых, но спросите кого-нибудь, кто добывает свой хлеб в поте лица. Посмотрим, что они ответят.
Никто на эти слова не отреагировал.
— Кажется мне, что в этом трамвае слишком много лысых, — снова завел комбинезон и наклонился к нам: — Вот я, например. У меня мастерская по ремонту велосипедов, на улице Витез, на третьем этаже. Я никак не могу снять помещение на первом, чтобы перенести мастерскую туда, и вынужден таскать эти чертовы велосипеды на третий этаж. Ну что это за жизнь?
— Да, нелегко, — согласился я, поскольку совершенно не хотел спорить, — а что, лифта у вас там нету?
— Есть, но швейцар мне запрещает им пользоваться.
— Почему?
— Потому что он лысый.
— Извините, — сказал я, — мы выходим.
Мы пробрались к выходу. Механик в комбинезоне вышел вслед за нами. Мици, которая, хоть и выросла, до сих пор оставалась маленькой девочкой, приняла всерьез насмешки этого парня.
— Почему таким беднягам не разъясняют истинное положение вещей? — спросила она. — Почему среди тех, кто формирует общественное мнение, нет людей, способных раскрыть всю степень лживости и глупости этой истории? «Национальное движение защиты волос». Еще что?
Это и я заметил. Пока в «Утреннем вестнике» под шум труб и барабанов публиковались бесконечные статьи Пепи, другие газеты словно воды в рот набрали или же удовлетворялись слабыми протестами и вялым осуждением вспышек экстремизма вокруг вопроса лысины. Лишь в журнале «Колесо» недавно появилась новая жесткая статья с изложением мнения профессора Сила, где он называл проблему волосатых и энергичные попытки ее решения «действиями, направленными на раскол народа». Однако этот номер журнала был арестован, поскольку там была опубликована статья о судьбе домработницы, привезенной к нам в страну из какого-то отсталого уголка. Полиция постановила, что эта статья содержит подстрекательство к бунту, чему не должно быть места в просвещенном обществе.