Козырная дама
Шрифт:
— Не мелочная, а справедливая… Знаешь, Игорек, у меня от простуды слабость и голова разболелась, пойду лягу, ладно?
— Ты и вправду бледная, — глянул он на нее внимательно. — Ну все, котенок, целуй меня скорей и мчись в койку.
— Уху! — кивнула Марина и чмокнула Игоря в щеку. Тот подхватил ее, приподнял, нашел губами мочку уха.
— Не надо, Игорь, я правда болею, еще заразишься.
— Ерунда! — беспечно проронил Игорь и, попрощавшись, ушел.
Девушка закрыла за ним дверь и, не в силах больше сдерживаться, разрыдалась в голос.
Ни в этот, ни в последующие вечера к телефону она не
Игорь переживал, жаловался тетке, просил поговорить с Мариной, помирить их.
— Не понимаю, почему она вдруг так, — объяснял он Зое Иннокентьевне, — ведь не ссорились же…
Игорь не лукавил. Он действительно не понимал, что произошло в тот дождливый вечер…
Он побродил по квартире, попил на кухне молока, прилег на диван, подложив под голову одну из многочисленных Аллочкиных вышитых подушечек. Подумалось, что Аллочка, хоть и вздыхает жалостливо, но старается не приставать к Игорю с разговорами. И то хорошо. Ему и так тошно, а тетка бы наверняка запилила своими нотациями. Она никогда не понимала его…
Игорю было, наверное, лет шесть, он еще и в школу не ходил, когда старшая сестра решительно отстранила Зою Иннокентьевну от воспитания племянника. Отстранила резко, произнеся злые обидные слова:
— Вот что, дорогая, засунь свою педагогику себе в задницу и больше не лезь к моему сыну. Тоже мне Макаренко! Роди своего и воспитывай!
— Как скажешь, сестрица, как скажешь! — стараясь не показать обиду, ответила Зоя Иннокентьевна и недели две после этого к сестре ни ногой. Та тоже не шла на примирение.
Но Игорь неожиданно заболел, и Рая умерила свой гонор, позвонила.
— Зося, у нас проблема. Я должна с группой металлургов ехать в Германию на конференцию, у меня уже и виза есть, и билет, а Игорь подхватил в детсаду ветрянку. Ты не могла бы пожить пока у меня? — О произошедшей ссоре Рая не упомянула ни словом.
Зоя Иннокентьевна примчалась через час.
К неприятному инциденту сестры не возвращались ни в этот день, ни позже, сделали вид, что ничего не произошло, но в воспитание племянника Зоя Иннокентьевна с тех пор больше не вмешивалась, хотя явные педагогические промахи сестры отмечала про себя постоянно. Отмечала без мстительности, скорее с горечью.
Теперь же, наблюдая за повзрослевшим Игорем, Зоя Иннокентьевна утешала себя тем, что мальчик рос без крепкой мужской руки, без мужского воспитания, потому и получился из него бесхребетный, слабый человечек с вечным испугом в глазах.
Кто был его отцом, Рая никогда не рассказывала, а Зоя Иннокентьевна расспрашивать не решалась, хотя ей всегда хотелось знать даже не то, кто отец Игоря, а скорее какой он. Она была уверена, Игорь пошел в него, раз уж ничего в его характере нет от волевых и упрямых Белобородовых.
Казалось бы, Рая делала все, чтобы приобщить сына к таким мужественным видам спорта, как бокс, борьба, хоккей. Никогда не наказывала, наоборот, поощряла любое проявление характера, самостоятельности. Но спорт Игоря не увлекал.
Друзей у него тоже было немного, хотя и не ссорился ни с кем. От уличных мальчишеских драк ускользал с недетской ловкостью, а если это не удавалось, то бывал обычно бит, легко подчиняясь даже физически
Лет в десять он завел копилку, которой служила старая, еще бабкина шкатулка. Сначала туда складывалась мелочь, остающаяся на сдачу после покупки хлеба, а потом и деньги покрупнее — Рая ни в чем не отказывала единственному сыну. То, что происходило вокруг копилки-шкатулки, Зою Иннокентьевну коробило. Рая одалживала у Игоря деньги с возвратом, на жесткий срок и с процентами, которые росли, если долг возвращался не вовремя. Случалось, по каким-то причинам Рая забывала о долге, и тогда Игорь напоминал о нем, нахально глядя в лицо матери своими белесыми рыбьими глазами.
* * *
В загородном доме Мельника праздновали день рождения Наташи, его жены, миловидной миниатюрной женщины, с которой он прожил в согласии без малого двадцать лет.
В хорошее время родилась Наташа. В июне мир видится особенно красивым, нарядным. Нет еще ни утомительной летней жары, ни комаров, ни мух, листва на деревьях и трава еще свежи и сочны, еще радуют взгляд чистотой и яркими изумрудными красками. Правда, скоро они покроются пылью, пожухнут. Но только не здесь, не в этих тенистых аллеях, не на этой солнечной поляне, где сегодня накрыты столы для гостей.
Уже произнесено приличествующее случаю количество заздравных тостов, пожеланий, похвал, и гости, разбившись на небольшие группки, развлекались, кто как мог.
Несколько мужчин, в числе которых был и хозяин, сидели за отдельным небольшим столиком, потягивали виски и оживленно, как казалось со стороны, беседовали. Знакомы они были давно, можно сказать, дружили. Но не было в их разговоре легкости и радости дружеского трепа. Иногда раздавался смех, но не веселый, беззаботный, а какой-то натянутый, обязательный, как регламент. Шла обычная застольная беседа людей, не умеющих расслабляться, отвлекаться отдел и проблем, не представляющих других тем, кроме связанных с работой, — беседа скучная, пожалуй даже пустая, и, уж во всяком случае, никому из собеседников не нужная.
— Отличную жизненную философию придумали корейцы! Вот только название ее звучит довольно неэстетично для русского уха — чучхе. Но суть вполне привлекательна — опора на собственные силы. Это единственная надежная опора. Думаю, рисоеды очень удивились бы, узнав, что самый верный их последователь живет не в Корее, а в России… — Мельник говорил негромко, чуть растягивая слова.
Он намеренно приглушал голос, зная, не потеряется он в общем гаме, собеседники будут внимательно прислушиваться, ловить каждое слово, произнесенное им.
Потому что он — Мельник.
— Что ты, дорогой Владимир Иванович, вкладываешь в понятие «опора на собственные силы»? Мы, знаешь ли, живем в обществе, среди других людей, и во многом зависим от них, их решений, расположения, обстоятельств, в конце концов, которые тоже не возникают ниоткуда, а создаются другими людьми… — президент банка Геннадий Викторович Юрпалов лукавил. Ни черта он ни от кого не зависел, крутил денежки так, как хотел.
— Уж ты-то, Геннадий Викторович, никак не зависишь от кого бы то ни было, — засмеялся мэр города Набойкин, — и живешь по иному принципу: кто пришел первым, тот уносит добычу.