Кракен пробуждается
Шрифт:
Наблюдения только подтверждают правильность моей теории. Из многочисленных форм жизни неведомый Разум выбрал кишечнополостных в силу их простой организации. Возможно, что и танки — произведение того же рода. Другими словами, мы подверглись нападению органических механизмов с дистанционным или программным управлением. Единственное, что отличает их, например, от наших торпед, управляемых на расстоянии, это то, что они органической природы. Я даже полагаю, что нам приходится решать более сложные задачи в управлении неорганическими
— Я согласен с Бокером, сэр. А что с образцом?
— Вот копия экспертизы. Для меня это — китайская грамота, но мои консультанты говорят, что от этого анализа мало проку. Все высказывания экспертов слишком осторожны, чтобы из них можно было что-нибудь почерпнуть. В общем, щупальце поставило ученых в затруднительное положение.
— Может быть, я что-то не понимаю, — вставила Филлис, — но разве это имеет большое значение? С практической точки зрения, я имею в виду. Живые они или псевдоживые, обращаться с ними, по-моему, надо одинаково.
— Это верно, — согласился адмирал, — но все равно, выводы, не подкрепленные доказательствами, бросают тень и на доклад, и на самого ученого.
— О-хо-хо, — с болью в голосе изрекла Филлис, как только за нами закрылась дверь. — Как бы я хотела сейчас тряхнуть этого Бокера. Ведь он же обещал мне, про «псевдо» — ни-ни. Самый настоящий enfant terrible [10] , а не ученый муж. Ну, попадись он мне!
— Да, — кивнул капитан Винтерс, — это только усугубляет его положение.
10
Enfant terrible — ужасный ребенок (фр.)
— И еще как! Пресса обязательно проболтается и будет вам еще один «бокеризм», уж помяните мое слово. Плохо дело, снова все забуксует и даже разумные люди отвернутся от Бокера. Да, надо ждать неприятностей. Ладно, пошли обедать, пока я окончательно не вышла из себя.
Следующая неделя выдалась скверной. Вслед за «Бихолдэ» газеты с ликованием набросились на псевдокишечнополостных: редакционные писаки окунули перья в сарказм и зубоскальство, целые батальоны ученых, которые и раньше не оставляли в покое Бокера, бросились в новую атаку, готовые его растоптать, карикатуристы внезапно открыли, что их «любимые» политические деятели, оказывается, мало похожи на людей.
Вторая половина прессы, наоборот, рисовала кошмарные картины будущего и требовала защиты от псевдожизни.
Наш спонсор, опасаясь за свою репутацию, решил расторгнуть контракт с И-Би-Си. Дирекция рвала на себе волосы. Руководитель отдела продажи эфирного времени вспомнил старую поговорку, что любое паблисити — хорошее паблисити. Но спонсор утверждал, что покупательский бум не что иное, как подтверждение теории Бокера и влечет за собой продолжение роста цен. И-Би-Си парировала, что созданное паблисити уже накрепко связало его
— Моя фирма собиралась внести свой вклад в развитие науки и общественной безопасности, а не совершать вульгарный рекламный трюк, — сказал спонсор. — Тут накануне ваш комик высказался, что, дескать, только псевдожизнь открыла ему глаза на собственную тещу. Если это позволяет себе И-Би-Си, то что говорить о других?!
И-Би-Си заверила, что подобное не повторится, но заметила, что после отказа от стольких обещаний, данных спонсором редакции, вряд ли его фирме удастся сохранить авторитет.
В то же время коллеги с Би-Би-Си вдруг обнаружили неслыханную симпатию к нашей компании. Казалось, конкуренты что-то замышляют — больно подозрительной была их вызывающая вежливость.
Я пытался работать в редакции. Но все, кому не лень, заглядывали в дверь, сообщали о событиях на фронте, советовали вставить или опустить ту или иную подробность, в зависимости от состояния дел. И через пару дней, не выдержав, я перебрался домой. Однако и здесь меня не оставили в покое. Телефон не умолкал: рекомендации, всяческие предложения, сообщения о смене конъюнктуры сыпались, как из рога изобилия. Я старался вовсю: писал, переписывал, пытаясь угодить всем беспокойным.
А И-Би-Си уже воевала с Бокером. Он кричал, угрожал, обещал все бросить, если его не пустят в прямой эфир.
Закончив сценарии, мы так устали, что не было сил вникать во все эти споры и распри. А когда вышла первая передача, мы решили, что на радиостанции ее перепутали с «Полчаса Маменькиного Ангелочка».
Собрав манатки, мы махнули за покоем в Корнуэлл.
— Боже мой! — воскликнул я, увидев нововведение. — Неужели не хватает веранды? Если ты думаешь, что в жару я буду сидеть там только потому, что…
— Это, — холодно перебила меня Филлис, — беседка.
— Неужели? — изумился я, разглядывая необычное сооружение со скособоченной стеной. — Ну и к чему нам беседка?
— А вдруг кому-нибудь летним днем захочется в ней поработать. Она прекрасно защитит от ветра и не даст разлететься бумагам.
— Да-а?..
— В конце концов, — оправдываясь, добавила Филлис, — если кто-то кладет кирпичи, значит он что-то строит.
«Логично, но подозрительно», — подумал я и уверил Филлис, что если это беседка, то очень премиленькая, просто для меня это было явной неожиданностью.
— Чтобы прийти к подобному выводу, — ехидно заметила Филлис, — не нужно так долго думать.
Меня так и подмывало что-нибудь ответить Филлис, но я все же попридержал язык и сказал, что, на мои взгляд, все сработано чудесно, тем более, что сам я вообще не способен положить один кирпич на другой.
Как иногда необходима смена обстановки! Эскондида, танки, пузыри со своими щупальцами… трудно было поверить в их существование. И все-таки мне не удалось расслабиться, как я надеялся.