Крамер против Крамера
Шрифт:
— Значит, личность вы весьма энергичная?
— Может быть, вы ещё раз изложите свои идеи? — спросил его хозяин кабинета.
Тед вторично постарался представить себя в самом лучшем свете, на этот раз уделяя большее внимание стоимости своих способностей.
— Насколько я понимаю, вы платите от двухсот пятидесяти до двухсот шестидесяти. Я думаю, что человека с моим опытом больше устроила бы последняя цифра.
— Двести пятьдесят, — отрезал директор.
— О’кей. И вот что я вам скажу, чтобы закончить разговор. Я берусь работать за двести сорок пять долларов в неделю — значительно меньше, чем вы могли бы мне платить.
Мне настолько важно тут же услышать ваше «да», что я иду на серьёзные финансовые потери. Но я планирую возместить убытки за счёт комиссионных.
— С вами трудно торговаться, мистер Крамер, — сказал директор.
— Только сегодня. Это разовая сделка. Двести сорок пять.
— Надеюсь, вы нас извините? — сказал директор, давая Теду понять, что просит его подождать в приёмной.
«Ну, дерьмо! Я явно рехнулся. Чего я этим добился? Должно быть, я в полной дыре. Я там и сижу».
Когда они попросили Теда вернуться, директор по рекламе как раз проглядывал бумаги Теда.
— Мы хотели бы проверить пару ваших данных, — сказал он.
— Валяйте. Прошу вас.
— Но я не сомневаюсь, что они подтвердятся.
— Ещё бы.
— Так что добро пожаловать, мистер Крамер, — сказал директор. — На двести сорок пять долларов.
Я вытянул из них слово! Боже милостивый!
— Ну что же, джентльмены, я буду счастлив работать с вами.
Он помчался по улице в ту сторону, где было расположено здание конторы «Мужских мод», Санта Клаус продолжал пребывать на своём посту, всё так же позвякивая колокольчиком. Тед сунул ему пятидолларовую бумажку и в восторге так стиснул ему руку, что Санта Клаус крякнул.
Деловая активность у «Маккола» в эти дни сошла почти на нет, что дало Теду возможность без труда освоиться в новой конторе. Его ноги перестали производить суетливые движения. Он был увлечён организацией распорядка дня и сразу же после Нового Года, обзвонил всех потенциальных рекламодателей. Он столь стремительно обзавёлся новой работой, что выходное пособие осталось нетронутым: деньги, предназначенные для любого возможного исхода слушания дела, по-прежнему были в его распоряжении. Но он всё так же не имел известий от Джоанны.
Телефон зазвонил в десять вечера.
— Мистер Крамер, говорит Рон Уиллис. Я друг Джоанны.
— Ну и?
— Я думаю, что могу помочь вам выйти из тупика.
— Мне не кажется, что я в тупике.
— Я считаю» что, если мы с вами встретимся, я смогу прояснить некоторые детали.
— Вы адвокат Джоанны?
— В сущности, я, скорее, поверенный в делах. Но я не адвокат Джоанны.
— Так кто же вы?
— Просто я её приятель. Думаю, что, если мы встретимся, я мог бы помочь и вам и Джоанне выйти из этого неудобного положения.
— Итак, некто хочет помочь мне избавиться от неудобного положения. Предполагаю, что это не очередной ход?
— Поверьте мне, это не так.
— Почему я должен вам верить?
— Джоанна даже не просила меня звонить вам.
— И она даже ничего не знает, не так ли?
— Она знает. Но это была моя идея.
Ему было не столько интересно встретить «приятеля» Джоанны, сколько он хотел узнать, что планирует другая сторона.
— Хорошо, мистер Уиллис. Встречайте меня у «Мартелла»
— Очень хорошо, мистер Крамер.
— Просто восхитительно, не так ли?
Джон Шонесси не возражал против встречи с третьей стороной, так как может появиться дополнительная информация, но предостерегал относительно посещения бара и выпивки. Предпочтительнее было бы пойти в достаточно многолюдное кафе и взять там по чашечке кофе — или же вежливо переговорить перед работой Теда. Дело в том, что он не должен позволить себе никаких оплошностей, никаких историй — может возникнуть спор, драка, к нему пристанут с предложениями гомосексуалисты и он окажется в полиции. Шонесси извинился за свои опасения, но хотел бы подчеркнуть, что такая тактика достаточно хорошо известна, и судья без особой симпатии воспримет характеристику ответчика.
На следующее утро Тед буквально не поверил своим ушам, услышав слова Билли. Неужели ребёнок стал ясновидцем? Он был очень осторожен в разговорах дома и позволял себе обсуждать ситуацию по телефону только тогда, когда Билли засыпал. Дожидаясь зелёного света на перекрёстке, он ни с того, ни с сего спросил:
— Когда я снова увижу маму?
— Не могу тебе точно сказать.
— Я хотел бы увидеть маму.
— Понимаю тебя, Билли.
Дальше они шли в молчании. Оказавшись рядом со школой, мальчик поднял лицо к отцу, очевидно, что-то решив.
— Миссис Вилевска почти как мама. То есть она не мама, но она почти как мама. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
— Да. Ты просто потрясающий ребёнок, Вильям Крамер.
Решив, что он всё толком объяснил отцу, мальчик побежал по ступенькам в школу.
Вечером Билли потребовал прочитать ему историю «Белочка-беглец», книжку с картинками о том, как бельчонок удрал из дома и как его мама-белка, несмотря на все препятствия, всё же нашла его. После ухода Джоанны Тед спрятал эту книжку подальше. Читать её Билли было для него невыносимо. Он сказал, что она куда-то делась, и предложил вместо неё почитать старую историю о Бабаре. Засыпая, Билли стал разговаривать сам с собой, сочиняя какой-то разговор между мамой и сыном. Тед понял, что не может больше мешать встречам сына, которого он так любил, с матерью, которую мальчик так жаждал видеть. На другой день он позвонил Джоанне на работу, и между ними состоялся короткий сухой разговор, как между чужими людьми. В любой устраивающий её вечер, если она хочет, может взять Билли с собой и покормить его обедом, в любой устраивающий её день, во вторую половину. Тед даст указание домработнице. Они договорились на пять часов следующего дня. Тед, кроме того, уточнил, что её приятель должен встретить его перед зданием офиса, но в бар, как было договорено, они не пойдут.
— Это была не моя идея, — сказала Джоанна.
Тед ответил:
— Мне так и сообщили.
Больше им было нечего сказать друг другу.
Тед стоял перед зданием, ожидая представителя Джоанны. Он приехал на такси, высокий, светловолосый, мускулистый молодой человек — Тед прикинул, что ему никак не больше тридцати, — покрытый загаром, в пиджаке с галстуком; через руку у него был перекинут лёгкий дождевик, наличие которого говорило или о его предусмотрительности, или о глупости, поскольку в Нью-Йорке было влажно и жарко — двадцать градусов выше нуля.