Крамола. Книга 1
Шрифт:
— Не надобно искать ни чести, ни славы ратной, ни смерти на поле бранном. Ищи страдания. Возжаждай мук! Судьба твоя предрешена, иди путем, указанным тебе. Дерзай, трудись и покорись судьбе. Суть уреченья твоего — принять страдания и муки за землю Русскую!..
Князь встал. Исчезли звезды. Предутренний туман лежал в степи, прикрыв дружину. Роса блестела на траве. Где было солнце — черная дыра глядела на землю. Но вот из плена тьмы освободился первый луч и золотой стрелой метнулся в небо. И за ним, пробившим брешь во мраке, ручьем полился свет. Ожили люди. И кони, всхрапывая, копытами
— Знамение! — возреял над дружиной шорох слов. — Знамение!… Нам нет пути на Дон!
Владимир прискакал и осадил коня. На бледном лике огнем сверкали очи.
— Отец! Воротимся назад! Сей знак сулит погибель!
Подъехал Святослав, племянник Игоря, и, спешившись, угрюмо молвил:
— Недобрый знак… Но поступлю, как ты велишь. — Он наклонился к уху Игоря, добавил страстно: — Измена! Ковуи Ольстина коней горячих напоили. И пали кони.
— Отдайте подводных, — нашелся Игорь и, зубы стиснув, вскочил в седло.
Дружина обступала князя, и ропот становился громче: тревога сеялась и тут же прорастала страхом. Опомнившись от света, орало воронье над головами; поднялся ветер, и волной взыграл Донец. По балкам взвыли волки…
— Знамение — вы молвите?! — воскликнул князь и вскинул длань. — Сие знамение творить способно каждому! Прикройте дланью солнце — и нет его!
Поднявши руки, витязи прикрыли солнце, и пала тень на очи.
— Се ночь была — и миновала! Занялся новый день. Поскачем же, коль Время благосклонно!
Князь Игорь поднял на дыбы коня, послал его навстречу солнцу, восходящему из тьмы.
И пала ночь на земли половецкие…
В степи седой ковыль ходил под ветром, вздувались вежи, всхрапывали кони, заслышав волчий вой.
Воительница Ночь единым взмахом одолела Игорево войско, ее сестра, Истома, довершила сечу, постлав постель из трав. Над спящими, как вечность, звезда горела в небе и хранила сон. И лишь полон, стеснившись у повозок под надзором стражей, не спал и в горе бдил: в молву степную голосом сурны вплетался долгий тоскливый плач. Седели молодые половчанки, золою осыпая главы, и зов их поднимался над шатрами, улетая к звездам.
Средь веж, плащом опахивая лики спящих, немою, призрачною сенью бродил князь Игорь. Он вслушивался в ночь и тщился различить в молве голос княгини, но степь и поднебесье заполнились дыханием витязей и плачем полонянок. И сердце билось билом колокольным. Он звал ее, просил откликнуться, припав к земле, лежал и слушал, однако и земля тем часом стонала и кричала горьким горем.
В шатре, перед иконой, на коленях стоял Владимир и молил пощады. Божья матерь, озаренная лампадкой, взирала скорбно и с любовью, ланитами умильно прикасаясь к сыну-богу. Попоною укрывшись, спал племянник Святослав и, сонный, водил устами, сладко чмокал, будто дитя у перси матери. А за столом походным, пред свечою, Олег сидел и буйный брат.
Князь Игорь во главу стола прошел — огонь свечи мигнул и поклонился. Заколебалась сень князей на стенах…
Взывал Владимир, руки простирая:
— Боже святый, боже правый, боже бессмертный, помилуй нас!
— Поведай, Игорь, знал ли ты, се станет с нами ныне? — храня спокойствие, спросил Буй-Тур.
Князь
— Знал, брат. И в западню, расставленную мне, пошел, и вас повел.
— На гибель? — взъярился Всеволод и власы откинул, упавшие на лоб. — На смерть повел?!
— Не будет гибели, мой брат, — промолвил Игорь. — Смерть на бранном поле — честь. Нарочито принять ее — искус сей вельми велик. Аще есть время повернуть назад, полки оставив на поживу супостату.
— Се есть позор! — отрезал брат. — Я с поля бранного не бегал!
— И добро, князь. Не побежим. Назад нам путь заказан. И грех великий, коль дружину бросим. В полон пойдем и плакать будем, аки ныне полонянки плачут. И жемчугом осыплем Русь.
— Полягу здесь, нежели в полон пойду! Кощеем мне не быть!
— Скажи мне, сын, — к Олегу обратился князь, — где велико страдание: в полоне или смерти?
— В полоне, — молвил княжич. — Страсть кощея выше, нежели чем смерти страсть. Ибо кощей — живой мертвец, все зрит и слышит.
Буй-Тур вскочил, расправил грудь, и треснула кольчуга. Владимир плакал пред иконой:
— Господи, помилуй… господи, помилуй… господи, помилуй…
— Довольно, братья! — прикрикнул князь. — Пришла пора поведать правду. Погибели не будет, и смерти в сече не ищите! Я поведу искать позора. Бесславья поведу искать! В чести и славе мы купались. В крови купались братской! А половцы тем часом зорили Русь! Довольно! Я привел вас в степь, дабы принять муки пораженья! Великий Святослав не в силах был собрать полки для летнего похода. Крамолами растерзанная Русь единой ратью не встанет под киевские стяги! Обида гложет братию, сердца съедает, души точит и перстью по ветру разносит. Так пусть же Русь познает поражение, о коем и вовеки не слыхала! Пусть пораженье и позор затмят обиду братьев, как сень луны затмила солнце! Затмение обиды помирит братию, ибо над Русью воспылает свет любви!
Буй-Тур осел, главу на длани уронив. Власы упали, заслонили очи.
— Не вразумел, — промолвил он. — На поле бранном довлеть мечом и язвить супостата — мне понятно. Аки ж понять умом слова твои? В позоре славы поискать? Чудно! Ты сказывал, затмить обиду? Но затмение несет на землю мрак!
— Мрак обиде — свет Руси, — воскликнул княжич. — Так уж повелось в народе нашем: печаль нас мирит…
Буй-Тур воззрился на него, повел очами к брату. Владимир встал с колен, к столу оборотился.
— Затмить обиду? — очнулся Всеволод. — Ты, отрок, мудр, да больно молод. Веками на Руси куют крамолы. Мы той обиды токмо ветви. А ствол и корни — там, лежат с костями наших предков.
— Се древо глубоко засело, — согласился Игорь. — Но вырвать его нам под силу. И вырвать надобно, поскольку Русская земля изнемогла поить его своими соками.
— А боги?! — Владимир поднял перст. — Угодно им сие?
— Угодно, — бросил Игорь. — Сие деяние — нож острый супостату! Он токмо ждет, он токмо жаждет, абы поссорить нас. В кузне той, где мы куем крамолу, ворог наш мехи качает. А мы его благодарим и злато дарим за труды!.. Но ежели богам и неугодно, ежели они другие тешат мысли — Руси сие угодно! Ибо вера есть всякая, а Русь одна!