Крамола. Книга 1
Шрифт:
— Ты мудр, как Соломон, — гусляр вздохнул печально. — Беда лишь в чем твоя? За мыслями о вечности ты, князь, упустил тот самый вздох, который жизнь прервет. Есть надо каждый день. — Он возложил персты на струны, и по шатру поплыл веселый звон. — Послушай лучше, князь, о чудесах заморских! И вмиг забудешь про печали.
Князь Игорь дланью струны погасил и молвил тихо:
— Ты раб… Но ты же волен! Неужто распрей нет в твоей душе?
— Я же певец, не воин, — подивился тот. — И распри,
— Ну, так ступай, — позволил князь. — Возьми, се хлеб тебе. Певцов и нищих на Руси и в самом деле любят.
Гусляр взял хлеб и, поклонившись, вышел. По новой вере, помнил Игорь, давая подаянье — богу подаешь.
Той же ночью, забывшись на мгновенье, в шатре услышал Игорь дыхание чужое. Очнулся, сел. Знакомый смрад сырой земли почудился ему.
— Ты, дед? Зачем пришел?
— Не дед я, — прошептал гость. — Я половчанин, именем Овлур.
— Ты мертвый?
— Нет, князь, я живой.
— Почто же чую я могильный дух?
— Ты сам, князь, на краю могилы, — сказал Овлур. — Гнилая рана тебя погубит скоро. Я снадобье принес. Хочу лечить тебя.
— Я не просил… Кем послан ты?
— Пришел я сам, — признался половчанин и, разорвав рукав рубахи, оголил шуйцу. — Коль ты умрешь так скоро, замыслы твои умрут с тобою. Кто ж повесть трудную поведает Руси?
— Откуда тебе ведомо о сем? — насторожился Игорь. — Ты кем подослан? Кончаком?
— Уймись же, князь… Я сторожил тебя и слышал все, — утешил тот. — Коль ты доверился гусляру нищему — доверься мне.
Овлур взял мазь и стал втирать ее. От рук его затихла боль и жгучий жар опал.
— А нашу речь откуда знаешь? — спросил князь Игорь.
— В Руси я жил… Твоя печаль близка мне, князь. Я зрел усобицы у вас, но в наших землях вострей куют крамолы. Благо бы, еже роды сходились в честной сече на бранном поле, — глубокою тоской дышал Овлур. — Обиду затаив, укрывшись ночью, род вырезает род! Всех, поголовно, и даже корешка не остается… Чтоб мести кровной не было потом. Но я остался и живу, а значит, и род мой жив еще… Скажи мне, русин, каким богам молиться, дабы сие остановить?!
— Неведомо мне, половчанин, — промолвил Игорь. — Сам бы жаждал знать…
— А ведомо тебе, где обитает богиня ваша — Совесть? Где приют ее: на небе? На земле?
— Совесть? — помедлил князь. — На Руси ее отринули. Она в темницу, в сруб, посажена и дремлет там в тяжелом сне. И чуть жива.
— Богиня Совесть вне человека жить не может! — воскликнул княжич. — Она мертва, коли исторгнута из сердца. И брат ее, близнец, Стыд именем, в тот час же умирает.
— Но где же? Где они?! Я бы хотел им помолиться!
— Они в тебе, — сказал Олег. — Прислушайся.
— Да я же половчанин! Сии же боги из Руси!
— Из Руси… Но
Князь Игорь посветлел очами. И очи осветили лик.
— Неужто токмо на реке Каяле возвращаются утраченные боги? Неужто путь к ним — есмь страдания и муки за отчину свою, и мне открылась тропа Трояна?!
Полон пригнали из Руси…
Сбежались половчанки посмотреть: не диво, но прибыток, коли продать. Богат товар был — красны девки и отроки двенадцати годов.
Лучше бы не зреть сие! Иль выколоть бы очи!
В рваных сарафанах, босы, и вместо ожерелий выи лебединые охватывает вервь. Но краса их разрывала путы! Синь очей плескалась со слезами и наполняла синью небо над половецкой степью. А белы косы, спускаясь с плеч, белили землю.
Отроки стояли, сбившись в тесную дружину, и собою прикрывали красных дев.
Князь, протолкавшись сквозь толпу, встал на колени, голову склонил.
— В горе вашем повинен я. Я открыл ворота Полю! Кляните же меня, казните…
В ответ молчание и горькая печаль. Да жемчуг синий землю покрывает! Былинкой тонкою под ветром качнулся отрок, выступил вперед:
— Мы из Посемья. Твои люди, князь.
Игорь поднял голову и слез не удержал.
— Что там, на Руси? — спросил он тихо.
— На Руси — печаль, — промолвил отрок. — Да половцы лютуют.
— А Святослав? Великий князь? Собрал ли он полки?
— Нет, не собрал. Одни не захотели, другие, посулив пойти, не шли. В тоске великий князь. А Русь в печали горькой.
Игорь проглотил слезу.
— Осмомысленный ты… Мог бы в дружину, а ныне в рабство путь тебе.
— Я рабом не буду! Я в Русь уйду! Дорогу я запомнил!
— Дай бог тебе удачи, — князь встал и обнял отрока. — Не забывай дорогу. А Русь очнется, встанет… Встанет!
Он побежал на половецкий торг и разыскал Чилбука, своего хозяина. Взмолился:
— Продай меня! Продай! Вкупе с людьми моими! — И бросился к купцам, затормошил камзолы: — Купи меня! Иль ты — купи?! Я князь! Я русский князь!
Купцы заговорили меж собой на непонятном языке и засмеялись. Чилбук отдернул за руку кощея и, гнев сменив на милость, проворчал:
— Ты князь в Руси. А в Палестинах свои князья. Им надобны рабы.
— Продай меня рабом!
— Тебя не купят, — хозяин усмехнулся. — Разве для забавы… Да цену малую дадут. Заморские купцы за товар с Руси ныне много не дают. Плохи рабы, хозяев бьют, бегут… Бары’шней за тебя, князь, выкуп получить, коль род твой пожелает. А нет — так я тебя порву конями. Или себе заставлю послужить. Забавиться хотят не токмо в Палестинах…