Крамола. Книга 2
Шрифт:
В комнату заглянул Тауринс в полной экипировке, вопросительно уставился на подопечного. Андрей молча показал ему часы. Тауринс понимающе улыбнулся и покачал головой.
Без двух минут семь Андрей надел фуражку и вышел из комнаты. Времени оставалось как раз на то, чтобы спуститься вниз, пересечь переднюю и пройти сквозь парадные двери. Ни секунды более. Однако едва он подошел к лестнице, как услышал грохот сапог по ступеням и мгновением позже увидел Бутенина. Всклокоченный, со сверкающими глазами, тот несся ему навстречу, раскинув руки для объятий. На миг почудилось, что он пьян. Преодолевая последний
— Я… Я Ленина видел, — едва вымолвил он.
— Поздравляю, — сказал Андрей и попытался освободиться из его объятий.
Однако Бутенин еще крепче сжал его, оторвал от земли и подбросил вверх.
— Видел! Как тебя, видел!
На крик и шум из дверей номеров начали выглядывать краскомы, кто-то выбежал в коридор. Тиская Андрея, Бутенин заорал:
— Люди-и! Я Вождя видел! Видее-е-ел!
— Отпусти! — крикнул ему Андрей, задыхаясь от резкой боли в боку. — Отпусти же!
Едва не захрустели ребра. Бутенин раскатисто, по-сумасшедшему, захохотал, мотая Андрея, как мешок. Люди сбегались на лестничную площадку, а Тауринс, чувствуя, что просто так подопечного не вырвать из объятий Тараса, выхватил маузер:
— Трепую немедленно отпустить!
Безумный и оглашенный, покрытый липковатым холодным потом, Бутенин ничего не слышал и вряд ли что понимал. Тауринс ткнул его стволом маузера в бок:
— Стрелять пуду! Пуду стрелять!
— Видел! — стонал Бутенин, и слезы катились по его щекам. — Живого видел!
И вдруг, выпустив Андрея, трясущимися руками стал рвать клапан кармана на груди. Андрей бросился на лестницу и побежал вниз.
— Вот! — кричал вслед ему Бутенин, потрясая бумажкой. — Он написал! Своей рукой!
Андрей прыгал через ступени; мысль, что он опоздал, заставил Шкловского ждать лишние минуты, кнутом гнала его по лестничным маршам старой аристократической гостиницы. Чувство какой-то рабской виноватости затмило разум и даже уняло боль в боку.
Лишь в парадном, запутавшись, забыв, в какую сторону открывать двери, он пришел в себя. И сразу ощутил, что трудно дышать и болят ребра… и что мгновение назад он пережил омерзительное чувство — преклонение перед чужой властью. Чего хитрить: именно поэтому и он, Березин, так рвался из объятий Бутенина, а потом сломя голову несся по лестнице. А ведь еще в номере, дожидаясь семи часов, он испытывал и наслаждался своей волей, но вот прошла лишняя минута — и он уже готов голову себе разбить!
Так неужели страх перед чужой волей сильнее страха смерти?!
Переживая стыд и самоунижение, он вышел в двери, услужливо распахнутые Тауринсом, и остановился на крыльце. Шиловский встречал его возле автомобиля, спокойный и невозмутимый, хотя на улицу до сих пор доносились истошные возгласы Бутенина и шум толпы.
'Тарас хоть Ленина увидел, — про себя усмехнулся Андрей. — А я — что? Я-то — что?!»
Он поправил ремни портупеи, поддернул фуражку и спустился к автомобилю. Шиловский молча глянул на свои часы — видно, ждал! И открыл дверцу:
— Прошу, Андрей Николаевич.
В этой вежливости Березин уловил недовольство. Он сел в автомобиль
— Здравствуйте, — сказал Андрей, изучая ее лицо: сказала или нет своему дядюшке? Не понял, не определил…
— С моей племянницей вы знакомы, — деловито напомнил Шиловский. — Жаль, я не смог вчера приехать… Юля, ты не обижала нашего Андрея Николаевича?
— Что ты, дядя! — засмеялась она. — Это ты его обидел — не приехал.
— Почему же он так рано ушел? — спросил Шиловский, глядя на Андрея с хитрецой. — Или молодые люди за время революции совсем разучились проводить время?
Андрея бросало то в жар, то в холод. «Знает? — с тревогой думал он; и в ту же секунду радовался: — Не знает! Знает… Не знает…»
— Ушел потому, что ты, дядюшка, не дал пропуска Андрею Николаевичу, — выговорила Шиловскому племянница. — А поздно вечером уже патруль на улицах.
— Простите, Андрей Николаевич! — серьезно повинился Шиловский. — Да разве все упомнишь?.. Все исправим, а вы, Тауринс, сегодня свободны. Охранять буду я.
Ожидавший возле автомобиля Тауринс козырнул и меланхолично потащился в гостиницу.
— Не хмурьтесь, друг мой! — подбодрил Шиловский, усаживаясь удобнее. — Нам в ваши годы жилось тяжело, а что вам-то нынче хмуриться? Вы, батенька, вступили на путь счастливой жизни. Кстати, прошу обратить внимание: Юлия будет работать с вами. Да, делопроизводителем. У вас же будет канцелярия, писари, стенографисты. Одним словом, советский бюрократический аппарат. Вы уж не обижайте мою племянницу, Андрей Николаевич!
«Вот как? — про себя удивился Андрей, рассматривая Юлию. — Даже племянницы своей не пожалел для меня…»
— Ну, сегодня до делопроизводства еще далеко, — продолжал благодушно Шиловский. — Поэтому Юлия сейчас накормит нас хорошим ужином. Она великолепно готовит! Накормишь нас, Юля?
— Конечно, дядя! — засмеялась она. — Я приготовлю щуку со свежей зеленью и чесноком. Андрей Николаевич, вы любите щуку с чесноком?
— Мне все равно, — проронил Андрей. — Спасибо.
Густым каштановым волосам Юлии было тесно под треугольничком косынки, и, выбившись, они рассыпались по плечам, по легкому летнему ситцу. Большие темно-карие глаза ее казались чуть печальными, но когда на лицо падал солнечный свет, они загорались и сами начинали светиться. Андрей попытался поймать взгляд Юлии, но она смотрела на шрам и не могла скрыть этого.
Автомобиль трясся по булыжным мостовым, погуживал сиреной на поворотах, и Андрей заметил, как прохожие провожают его глазами. Наверное, ехать по улицам на автомобиле считалось большой честью и вызывало зависть. В одном месте колесо попало в выбоину и так сильно тряхнуло, что у Андрея перехватило дыхание. Саднящая боль в боку, укачанная было поездкой, вновь напомнила о себе. Он постарался скрыть ее и отвернулся к окну.
— Ничего! Скоро вы свыкнетесь с новым состоянием, — балагурил Шиловский. — И увидите, что жизнь вокруг совсем другая. Пока вы еще мало что понимаете в революции. У вас вульгарные представления о ней. Да, батенька! Но когда вы почувствуете вкус к борьбе, когда борьба станет смыслом вашего существования — в вас родится революционер. Вы постигнете революцию!