Крапленая
Шрифт:
Оставив его одного переваривать все увиденное и услышанное, она поднялась и ушла в спальню. Андрэ был уверен, что не сомкнет глаз. После того, что он узнал о своей далеко не радушной хозяйке, он не мог доверять ей. Что, если она постаралась усыпить его бдительность и сейчас выжидает, когда сон сморит его, чтобы прикончить. Что если весь ее рассказ одна сплошная выдумка, и лужа крови под не достававшими до пола ножками ребенка никакая не краска. Может снова вскрыть секретер и положить под подушку браунинг?
Катя тоже не спала. Она яростно кусала губы, сжимая
Ей понадобилось достаточно много времени, чтобы снова загнать внутрь разбушевавшиеся страсти и уговорить себя дождаться его отъезда. Неделя сюда, неделя туда в конце концов ничего не меняет, сказала она себе, засыпая.
Андрэ лежал на диване, затаив дыхание, чтобы услышать ее шаги, когда она станет приближаться. Минуты шли, но ничего не происходило. В квартире царила сонная тишина. Лишь изредко проносилась по Садовому кольцу какая-нибудь машина, да монотонно тикали стенные часы. Трудно продержать себя в напряжении всю ночь. Он не заметил как и когда уснул.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
– Так мы едем? – разбудила его Катя. – Если не передумал, вставай.
Мгновенно пробудившись, он вскочил, бросил тревожный взгляд на нее... на часы. Было уже десять. Они завтракали на кухне, как ни в чем не бывало. Он смотрел на нее и пытался представить, какой она была до своего перевоплощения, что имен-но делало ее уродливой, и не мог. То мимолетное видение в купе, так поразившее Катю, к нему больше не возвращалось, да он о нем и не помнил. Попросить ее показать или попытаться самому найти в доме ее прежние фотографии – дело безнадежное. Она их наверняка все уничтожила, а может и не снималась вовсе. А в сущности какое ему дело до того, какой она была раньше. Ему бы поскорее унести отсюда ноги.
«Надо будет сегодня же попробовать перебраться в гостиницу», - решил он, дожевывая приготовленный ею бутерброд.
Всю дорогу до Тулы они практически не разговаривали, думая каждый о своем. Наконец Катя остановила машину перед маленьким кирпичным домиком и, жестом предложив ему следовать за ней, пошла к крыльцу. Но на полпути остановилась. Проследив за ее взглядом, Андрэ увидел сидевшую на лавочке старушку и маленькую девочку подле нее, ковырявшую детской лопаткой землю на клумбе.
– Татуля! Смотри, кто к нам пожаловал! – Старушка тронула девочку за плечо.
Оторвавшись от своего занятия, та обернулась и увидела их.
– Тетя Катя! – радостно взвизгнула она, вскакивая.
В следующее мгновение девчушка уже прижималась к Кате, обхватив пухлы-ми ручонками ее колени. – Я знала, знала, што ты плиедись!
– Здравствуйте, бабушка! – тщетно пытаясь высвободиться из цепких детских объятий, крикнула Катя. – Как вы тут?
Старушка тяжело, с кряхтением поднялась и, по-гусиному переваливаясь с ноги на
– Здрасте вам, гости дорогие! В дом пожалуйте.
– Это чем же мы такие дорогие? –усмехнулась Катя, бросая лукавый взгляд на Андрэ.
– А как же! Я за тебя, дочка, каждый день теперь Богу молюсь. Уж так ты меня уважила, так уважила, что и сказать не берусь. Я ведь одна, как перст, век свой коротала. Ни Богу свечка, ни черту кочерга. А теперь вот, благодаря тебе, ясно солнышко в доме моем поселилось. – Старушка притянула к себе ребенка. Слезы умиления, путаясь в глубоких морщинах, заскользили по ее дряблым щекам.
– Полно-те, бабушка. Это вам спасибо, сиротку приютили.
– Не сиротка она теперь, а внученька моя. Я ее, ягодку мою ненаглядную, никому уже не отдам. Я с ней годков на десять враз помолодела. Про все свои болячки забыла. Да вы проходите. К столу присаживайтесь. С дороги-то небось проголодались. Я вас вмиг накормлю.
Продолжая разговаривать сама с собой, старушка скрылась за занавеской на кухне. Катя присела на старинный, кованый железом сундук, покрытый самотканной дорожкой. Девочка, не спускавшая с нее глаз, тотчас взобралась к ней на колени. Делая вид, что разглядывает фотографии на стенах, Андрэ краем глаза наблюдал за ними.
– Ну как тебе здесь? – шепотом спросила Катя. – Бабуля не обижает?
– Не-а. Она хаёсая. Доблая.
– А подружек себе завела?
– Ага! – закивала златовласой головкой девочка.- Ануска и Маса. Они во-он там живут, за заболом. А еще Бобик.
– Это кто ж такой? – подозрительно спросила Катя, делая строгое лицо.
– Собачка ихняя. Смесна-ая. Я ее за хвостик таскаю и за уски.
– Собаку за хвостик нельзя. Ей больно.
Тата насупилась.
– Босе не буду.
А старушка уже расставляла на столе тарелки с приборами. Принесла вкусно пахнущий пышный хлеб, крынку сметаны, домашний сыр.
– Огурчики свои, с грядки, - приговаривала она. – А эти вот малосольные, только на прошлой неделе засолила. И капустку сама квасила, с морковочкой, с клюквой. Как чувствовала, что гости к нам пожалуют. Ой, господи, чуть не забыла! Татуля, ну-ка неси с подвалу грибочки маринованные. Найдешь, где банка-то стоит?
– Ага. – Девочка сорвалась с места и бросилась к двери.
– Да ты не шустрись! – крикнула ей вдогонку старушка. – А не то носом пол пропахаешь.
Пока Тата бегала в погреб, она водрузила на стол прокопченый чугунок и большой деревянной ложкой разлила по тарелкам дымящийся борщ.
– Сметанку, сметанку не забудьте.
Катя наблюдала, с каким аппетитом уплетал Андрэ деревенское угощение.
– Ничего вкуснее в жизни не ел, - промурлыкал он с полным ртом.
– Кто он тебе, дочка? Муж аль хахаль? – бесхитростно поинтересовалась у Кати бабуля.
– Это гость мой и друг. Он в Париже живет.
– Француз, значит. А кличут-то как?
– Меня Андреем зовут, бабушка.
– Андрюша. – Она глубокомысленно покачала головой. – Хорошее имя. Дай-ка я тебе еще борща подолью.