Краса непутёвая
Шрифт:
Ведь и алкоголиком его назвать ни в коей мере нельзя было. Нормальный человек, физически здоровый и умственно не отсталый. Но сейчас участковый уполномоченный сделал вид, что абсолютно ему, что называется, до фонаря предложения Прозорова на тему – выпить и закусить.
– Скандальная баба Плешакова всех уже в Потайпо достала,– начала Ирина гнуть свою линию.– И чего я должна за неё в тюрьму садиться? Ни фига себе!
Участковый Фролов положил форменную шапку на топчан. Снял и служебный полушубок, повесил на вешалку, здесь же. Потом снова сел за стол. Он справедливо и деловито заметил:
– Анастасия Климовна – женщина
– Первый,– капризно возразила Ирина. – Больше случаев не имелось, Георгий Свиридович.
– Если ты считаешь, что бутылку ты об голову шофёра Камолова разбила просто так, то,– пожал плечами Фролов, – и тот случай тоже не первый.
– Чего ты, Гоша, говоришь такое! – Старик Прозоров откровенно возмутился.– Он хотел с ней, с Иркой, то есть её… снасильничать. Выбрал момент и прижал возле забора. Молодец, Иринушка, вовремя вырвала у него из лап бутылку с водкой и удачно его свалила, быка этого, непутёвого. Его бы я, как перед Богом скажу тебе, товарищ участковый, замочил бы мерзкого гада за свою внучку… с одного выстрела. Я не молод. Терять мне нечего, и стреляю я справно.
– Вопрос спорный и не доказанный на счёт попытки насилия, – сказал Фролов.– Надо было сразу обратиться…
– К кому обратиться? К Господу Богу? – Сказал Прозоров.– Знаем мы эти обращения! Но меня другое удивляет. Почему в участковые у нас берут на службу вот таких не умных и ещё глухих.
– Ну, знаешь, Архип Филиппович, за оскорбление власти можно… Сам понимаешь,– как ребёнок, обиделся Гоша Фролов.– Почему ты считаешь, что я глупый и, к тому же, глухой?
– Глупый ты, Гоша, потому, что таким на свет родился,– пояснил хозяин дома.– А глухой… Ты что, не слышал, что ли? Я тебе предложил самогонки малость выпить. Считай, только для запаха. А ты чего не вдумался в тему, что ли? Совсем у тебя последние уши ослепли.
– Слышал я про самогонку, Архип Филиппович. Отчётливо слышал. Сижу вот и думаю, потому что я при исполнении. Но даже если я и соглашусь… на ваше горячее гостеприимство среагирую,– убеждённо и твёрдо дал им понять лейтенант полиции,– то, всё равно, от штрафа вы не отделаетесь. Так по-справедливости будет правильно, да и мне план надо выполнять… по оштрафованным. У нас ведь сейчас с этим строго.
– Будет тебе штраф. Мы не такие уж и бедные. Чай, не совсем уж без денег сижу. Ирина, накрывай на стол! – Прозоров широко улыбнулся, понимая, что исход дела предположительно получится не таким уж и скверным. – Дорогой гость пришёл. Когда ещё он к нам заявится. А ты, Гоша, на Ирку-то мою глаза не пяль! А то и не посмотрю, что ты в полицейском бушлате ходишь.
– Больно мне надо,– чистосердечно ответил Фролов.– Моя жена ничем не хуже твоей хулиганистой внучки.
– Верно, Марина у тебя красивая. Наша якутская кровь, когда с какой-нибудь другой смешивается,– сказал хозяин дома,– то такие люди интересные на свет появляются. Просто спасу нет.
Улыбающаяся Ирина, не ожидая особого приказания от деда, пошла в сени за закуской. Она тоже, как и Прозоров, сообразила, что дело принимает не такой уж и плохой оборот. Архип Филиппович споро встал и подошёл к холодильнику. Открыл
На Потайпо стремительно наплывала густая мгла. На Севере Восточной Сибири зимой темнеет рано. Люди возвращались по своим квартирам да избам: одни из контор и ремонтных мастерских, другие с рыбалки и охоты… с пешнями да зачехлёнными карабинами. Не только мужики, но и бабы. Как водиться, в тёплой одежде: в дублёных шубах, на ногах унты или ичиги, в редких случаях, пимы.
Из дома деда Прозорова неслась музыка. Да не какая-нибудь там шлягерная, а самая настоящая. Человеческая. Архип Филиппович с душой, очень азартно и вдохновенно играл на аккордеоне. Гоша задумчиво сидел на топчане с расстегнутым воротом полицейской гимнастёрки и смотрел, куда-то, в потолок. Такая мелодия и классная игра на мощном музыкальном инструменте любого трезвого человека до глубины души достанет, а вот о гражданине, выпившем спиртного, причём, изрядно, и говорить не приходиться. Молодой лейтенант настолько сжился с образом байкальского бродяги, о котором и звучала песня, что невольно у Фролова слёзы наворачивались на глаза.
Временами он пытался подпевать Прозорову, но у представителя правоохранительных органов не всегда это получалось. Слов не знал. Но он старался, тщательно и душевно выводил:
– По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах…
Ирина лежала у себя в комнатке, на диване, в трико и пыталась читать какую-то книгу. Но сосредоточиться и вникнуть в суть написанного она не могла. Может быть, музыка дедова мешала, а может… и думы её, уже не совсем детские, не давали покоя. Она встала с дивана, села за стол, придвинула к себе портрет матери – и слёзы полились из её глаз. Их, конечно же, не видели ни дед, ни молодой участковый.
Время за чаркой, разговорами и песнями идёт довольно быстро. Скоро на улице совсем стемнело. Редкие прохожие да собаки. Безлюдно. Брёл к себе домой подвыпивший участковый уполномоченный Георгий Свиридович Фролов и не пел, а бормотал, произносил слова известной, многоуважаемой и народной, песни и получалось, почти, в стиле рэп:
– Бродяга к Байкалу подходит,
Рыбацкую лодку берёт.
Мотор подвесной он заводит,
Бродяга почти, что не пьёт…
Шапка у него сбилась на бок. Даже собакам интересно было посмотреть на человека в форме, в таком… особом состоянии. Потому они его и сопровождали до самого дома.
А дед Архип сидел в это время за столом в комнате у Ирины в одиночестве, перебирал, хранящиеся в изодранной папке и пожелтевшие от времени, бумаги. Тут и старые фотографии, и письма, и копии каких-то давно уже никому не нужных документов… Разглядывал их, иногда вздыхал. Он был в больших роговых очках. Зрение уже не то, что в молодости. Они-то и помогали уходить старику в прошлое, погружаться в натруженную память.
Его расторопная внучка заканчивала убирать со стола и мыть посуду.
Потом она сполоснула руки под умывальником, вытерла их полотенцем и вошла в свою комнату. Ирина обняла за плечи деда и задала старику, мучавший её, вопрос: