Красавица и генералы
Шрифт:
Хроникерская заметка в "Утре России" о трагедии дошла и до поселка и вызвала разные толки о том, что будет с григоровскими землями и имением.
Для Виктора имя Нины было отчасти связано со старшим братом, правда, эта связь полностью относилась к прошлому и вряд ли могла быть оживлена. Тем не менее он сообщил Макарию новость, ибо в ней при желании можно было разглядеть и возможность мирного будущего, женитьбы, спокойной жизни. Почему бы на фронте не помечтать? Когда-нибудь война лопнет, насосавшись крови, и наступит новая жизнь.
Эту мысль об обновлении Виктор высказал
Виктор не дождался конца веселья, заскучал и задремал в кресле. Играл рояль, кто-то пел романсы.
Его отвели в какую-то комнату и, когда он разделся и лег, вошла Нина, спросила:
– Спишь? Ну хорошо. - И погладила его по лбу и щеке.
Он проснулся влюбленным. Хотелось ради нее сделать что-то великое, даже умереть. Но возраст! Малолетство было нестерпимо!
С той поры молодая вдова не забывала Виктора, передавала через хмурого кучера Илью то шоколад, то яблоки. Она уезжала в Таганрог, Новочеркасск, Ростов, где у нее были какие-то дела, а вернувшись, присылала за Виктором Илью и рассказывала о своих занятиях в военно-промышленном комитете. Должно быть, Виктор был единственным человеком, с кем она отводила душу. И родители, навязывавшие ей в мужья Симона, не занимали ее в той мере, как гимназист.
Макарий писал ей письма, она отвечала.
Читая листочки со штампом военной цензуры, Виктор постигал незнакомый возвышенный голос летающего над горящими и сожженными деревнями брата. Макарий рассуждал о Боге, которого здесь каждый призывает на помощь ежедневно, но почти все стремятся показать друг перед другом не то что безбожие, а явную бездуховность, готовность на любое зло. И признавался, что уже никогда не сможет быть прежним, довоенным, ибо познал и одурманивающую отраду бездуховности, и легкость убийства, и простоту перевоплощения из человека в животное.
Правда, Макарий избрал необычную форму своим умозаключениям: он описывал некоего знакомого, который доблестно воюет и порой любит пофилософствовать.
"Есть две цены за какое-нибудь село, местность, проливы, - писал Макарий. - Одну платит, подобно налогу, весь народ от самых низов до самых верхов. И все согласны, что определенным количеством потерь можно оплатить завоевание. Это цена мертвых.
Вторая цена - приучение к тому, что можно расплачиваться неприкосновенным запасом, измерять жизнь и совесть метрами территории и другими практическими соображениями. А это цена живых. Чем, например, измерена его планида? В заповеди ему трудно верить, ибо он знает, что вокруг него верят в более прозаические вещи. А что поддержит его?"
"Надежда, вера, любовь, - отвечала Нина. -
Виктор не понимал, зачем это нужно. Объяснения выгодой его не удовлетворяли. Зачем богатому входить в долги и покупать иное богатство, зависящее от неустойчивых обстоятельств?
И странно было слышать ответ Нины о падении курса и о том, что, если деньги не пустить в дело, они обесценятся. Видно, англо-франко-бельгиец сильно заморочил ей голову.
А что же было в действительности? Война катилась к поражению, железные дороги не справлялись с перевозками, добытый уголь ложился в отвалы. Она ничего не соображала!
Однако госпожа Григорова смотрела дальше сегодняшних печалей и ожидала, что после войны наступит пора восстановления, тогда и выяснится, кто был дальновиднее.
Разве спрос на уголь с каждым днем не растет? Еще как растет! На железо, рельсы, фугасные гранаты к пушкам образца 1902 года, передки, сами пушки - разве не растет?
Ей хотелось убить двух зайцев: промышленного, то есть получать доход, и патриотического, то есть помогать державе воевать.
Виктор не мог здесь быть советчиком, да она и не звала его, общалась с мосье Симоном, представителем Азовско - Донского банка, горными инженерами, путейцами, служащими "Униона" и Новороссийского общества. Ее молодость, свобода, зеленые глаза и темный румянец на смуглых щеках - вот обстоятельства, которыми юная промышленница умело пользовалась, как бы предоставляя им всем кредиты, заставляя их состязаться друг перед другом. Нина играла с взрослыми мужчинами и считала, что если один в чем-то не уступит, то другой тут же будет рад ей услужить.
Вскоре о Викторе почти забыла. Он ждал, когда позовет поговорить о Макарии, будущем, самосовершенствовании.
От Москаля он услышал, что Нина говорила шахтерам речь, называла их совладельцами и уверяла, что будет блюсти их интересы, ибо она зависит от них, а они - от нее; внесла деньги в кассу рабочего кооператива, организовала воскресную школу и фельдшерский пункт.
Она еще дитя-капиталистка, определил ее достояние Иван Платонович, скоро эти фокусы кончатся, не может быть мира у хозяина с работником, прогресс всегда хочет пить нектар из черепов.
Виктор возражал: Нина была не такая.
Москаль согласился, да, конечно, она другая, и потому жалко, что она пропадет.
А как ей помочь? Как спасти?
Виктор написал об этом Макарию, надеясь, что старший брат сумеет на нее повлиять возвышенным словом и напомнит об иных ценностях. Напрасно надеялся. Брат увидел в ее деятельности большой смысл.
Виктор встретил Нину случайно на проспекте, кинулся к ней, и Илья был вынужден остановить. Рядом с ней сидел мужчина в форме горного инженера, мешал откровенному разговору. Нина сказала, что скоро уедет в Таганрог, что у нее много дел и она торопится. Ее глаза как будто посерели.