Красавицы не умирают
Шрифт:
Немудреная арифметика — две невесты и один жених — внесла в жизнь благоденствующего семейства Скавронских-Литта некоторую нервозность. Наследницы не на шутку скрестили шпаги. Лихой кавалерийский генерал сам разрешил их спор. Он похитил младшую из сестер, Марию Павловну, и обвенчался с ней. Если такой романтический всплеск судьбы вполне пришелся красавице по вкусу, то кочевая жизнь в роли жены командира кавалерийской части вовсе не входила в ее планы. Походные будни, суровый быт — этого было достаточно, чтобы любовь прелестной Марии Павловны развеялась, как утренний туман под лучами ясного солнышка. Только ожидание ребенка заставляло ее до поры смириться с необходимостью
В простой деревенской избе графиня Пален разрешилась от бремени девочкой. Ей дали имя Юлия.
Вслед за рождением дочери последовал развод. Мария Павловна сгорала от нетерпения снова попытать счастья в любви. Маленькая дочка как-то сама собой оказалась в доме бабушки Катерины и дедушки Юлия. Родители маленькой графини фон Пален, разумеется, устроили свои семейные дела. Мария Павловна вышла замуж за графа Ожаровского, ее бывший муж тоже женился.
Надежды Екатерины Васильевны Скавронской-Литта на то, что внучка Юлия обретет счастье с Самойловым и даст их роду продолжение, оказались напрасными. Юлию будут называть «последней из рода Скавронских». Августейший историк великий князь Николай Михайлович скажет, что она была «красива, умна, прелестна, обворожительно любезна», а барон Корф добавит, что «графиня Самойлова пользовалась большой и не совсем лестной репутацией».
Юлия Павловна повторила печальный опыт своей матери Марии Скавронской, прожив с мужем лишь один год. Причиной разлада называют близость графини с Барантом-сыном. Говорили и о ее романе с управляющим их имениями Мишковским. Те, кто был в курсе скандалов, следовавших один за другим, свидетельствовали, что Юлия Павловна «на коленях умоляла мужа простить ее, но все было тщетно, и супруги разошлись».
Эти новости не могли не долететь до Москвы. Трудно сказать, испытала ли Сашенька Римская-Корсакова что-то похожее на удовлетворение. Ее личная жизнь все еще не складывалась. Но, право, если бы двум молодым женщинам каким-то чудесным образом приоткрылось их будущее, и та, и другая пришли бы к выводу, что, как бы там ни было, обижаться на судьбу им все-таки не стоит. Они обе, родившиеся в 1803 году, стоят вплотную к той полосе своей жизни, которая сделает их историческими личностями. Обеим повезет в том, что их красота вдохновит двух русских гениев. Гения слова — Пушкина. Гения кисти — Брюллова...
* * *
«Нервическая горячка» от несчастной любви в девятнадцатом веке — дело обыкновенное. Однако если она сразу не вгоняла жертву Амура в гроб, то человек, выхлестнув в горячечном бреду все муки души, поднимался здоровехонек.
С Сашенькой Римской-Корсаковой так и случилось. И, право, стоило подняться! Александр Сергеевич Пушкин словно только и поджидал ее нового расцвета после несчастной истории с Самойловым. Часто встречаясь с Алиною в их родовом гнезде на Страстном бульваре да и в московских сборищах, где она была «душою и прелестью», поэт не замедлил подпасть под обаяние ее красоты.
Как утверждал П.А.Вяземский, Александр Сергеевич воспел несостоявшуюся невесту графа Самойлова в седьмой главе «Евгения Онегина»:
У ночи много звезд прелестных, Красавиц много на Москве, Но ярче всех подруг небесных Луна в воздушной синеве. Но та, которую не смею Тревожить лирою моею, Как величавая«Важно отметить, — пишет знаток истории и культуры пушкинского времени М.О.Гершензон, — что эта глава «Онегина», 7-я, писана именно в годы знакомства Пушкина с Корсаковыми: 1827 и 1828». И добавляет: «В «Дон-Жуанском» списке Пушкина указаны две Александры, — возможно, что одна из них — Александра Александровна Корсакова».
Интерес поэта к этой девушке подтверждается не раз. В письме к брату поэт шутливо просит того не влюбляться на Кавказе, куда поехали отдыхать Римские-Корсаковы, в красавицу Алину.
А там с девушкой случилось чрезвычайное происшествие, о котором много говорили в обеих столицах. «Слыхали ли вы о похищении г-жи Корсаковой каким-то черкесским князем? — спрашивает у Вяземского Екатерина Николаевна Мещерская, дочь Карамзина. — Если б это была правда, какой прекрасный сюжет для Пушкина как поэта и как поклонника».
Случившееся, как всегда, обрастало разноречивыми подробностями. Один москвич передавал в письме услышанное: «...магометанский какой-то князек с Каспийского моря покупал Корсакову дочь; а потом хотел увезти, потом сватался с тем, что она может сохранить свою веру...» Позже выяснилось: не «князек с Каспийского моря», а некто генерал Тарковский предлагал Марии Ивановне «300 т. задатку» за красавицу дочку.
Карамзина словно в воду глядела: Пушкин мимо кавказской истории не прошел. В сентябре 1831 года он начал писать повесть под условным названием «Роман на Кавказских водах».
По наброскам видно, что главным действующим лицом должен был стать декабрист Якубович. Сюжет замешивался на похищении Якубовичем Алины Корсаковой — так в первоначальных планах звалась пушкинская героиня.
Итак, судьба воздавала московской барышне за сердечные огорчения. Она сближала ее с Пушкиным. Сашенька то в стихах, то в прозе появляется на его листах. Более того, единственный портрет прелестной дочки Марии Ивановны, дошедший до нас, сделан рукою Александра Сергеевича. Черные локоны, крупные, скульптурные, выразительные черты лица. И это не все! Помимо рисунка, Пушкин оставил еще один портрет Римской-Корсаковой в прозе.
«В эту минуту девушка лет 18-ти, стройная, высокая, с бледным прекрасным лицом и черными огненными глазами, тихо вошла в комнату...»
...Мария Ивановна отмахивалась от наседавших лет. Ей уже перевалило на седьмой десяток, но она не упускала возможности и самой повеселиться на московских сборищах, и на шумную молодежь порадоваться. Была в ее заботе всюду и везде поспеть материнская корысть: выискать для Саши жениха. И что вы думаете! Все-таки «изловила», как ехидничали московские барыни.
На двадцать девятом году Римская-Корсакова вышла замуж за князя Александра Вяземского. Свадьба, по мнению очевидцев, прошла «людно и парадно».
Молодые обосновались в особняке на Пречистенке, часто наезжая в дом на Страстном бульваре, где жизнь, хоть хозяева теперь отнюдь не богатели, все текла по заветам Марии Ивановны. После ее смерти в 1833 году младший сын «чрезвычайно милой представительницы Москвы» ввел в моду и широко устраивал на Страстном костюмированные балы...
* * *