Красавицы не умирают

Третьякова Людмила

...Двадцативосьмилетний граф, однако, умел себя дер­жать в руках: посещая Скавронских и развлекая прекрас­ную отшельницу разговорами, он ни единым словом не выдал своих истинных чувств. Капитан олицетворял саму сдержанность и благоразумие.

Сама Екатерина Васильевна тоже вела себя как доб­родетельная супруга. Единственное, что граф мог себе по­зволить, — это видеть предмет обожания.

Для Скавронской капитан был сродни нянюшке. Его рассказы о дальних странствиях, приключениях, забавных и драматических случаях напоминали прекрасной слуша­тельнице сказки. Иногда, правда, Екатерина Васильевна расспрашивала капитана о нем самом.

— Почему, любезный синьор Литта, вы не жени­тесь?

— Я, как рыцарь Мальтийского

ордена, дал обет без­брачия.

— О, Боже! А если вы встретите красивую девушку, которая покорит ваше сердце... Что вы будете делать? Ведь муки любви беспощадны.

— Прежде чем дать клятву, я долго проверял себя.

— И убедились, что женщины для вас не существуют? Ну, что же вы молчите?

— Позвольте мне не говорить об этом.

— Так о чем же говорить? О мальтийских рыцарях? О том, что наша государыня Екатерина не любит вас, ка­толиков? О! Я ничего не понимаю в этом. Политика сов­сем не мое дело. Как жаль, что вы уходите от разговора, который интересен каждой женщине.

— Я ухожу на своем корвете и из Неаполя. Увы, си­ньора! Время моего счастья посещать ваш чудесный дом истекло. Бог знает, когда мы увидимся снова.

Граф Литта внимательно смотрел на безмятежное ли­чико красавицы. Нет, в нем ничего не изменилось. И го­лос звучал равнодушно:

— И куда же вы уплываете, граф?

— К берегам Африки. Это далеко, синьора.

Литта безнадежно вздохнул. Ничем он не задел ее сердца. Она забудет его прежде, чем за ним закроется тяжелая дверь палаццо.

* * *

Граф Литта действительно надолго исчез из жизни ленивой красавицы. За это время чахотка довела Скавронского до могилы. Там же, в Неаполе, он и умер в 1793 году. Екате­рина Васильевна через некоторое время вернулась в Рос­сию. В 1796 году скончалась тезка Екатерины Васильевны, императрица Екатерина II. Перед смертью она успела об­ласкать «неаполитанскую вдову», и та, обычно бесстрастная, заливалась слезами о своей доброй государыне.

Но никогда не знаешь, каким боком повернется в твоей судьбе то или иное событие на государственной сцене. На место скончавшейся матушки заступил ее сын Павел I. Он как нельзя лучше относился к Мальтийскому ордену, весьма существенно поправил его финансовые дела, и в конце кон­цов в Петербурге в чине посла появился постоянный пред­ставитель ордена. Им оказался граф Литта.

Церемониальный въезд господина посла в столицу был пышно обставлен. Поезд его состоял из тридцати шести обычных и четырех придворных карет. В одной из них ря­дом с сенатором князем Николаем Борисовичем Юсупо­вым сидел бывший капитан корвета, которого в России сейчас же прозвали Юлием Помпеевичем.

Пробил час торжества для поклонника прелестной Скавронской. Пробил час и для нее самой. Тридцатисеми­летняя вдова безумно влюбилась в красавца графа.

...Юлий Помпеевич сразу же стал заметной фигурой в Петербурге. Колоссального роста и богатырского сложения, он имел приятное, выразительное лицо. К героической внешности природа прибавила голос, гремевший в петер­бургских дворцах, как «труба архангела при втором при­шествии». Дамы были от него без ума, что еще больше распаляло страсть Екатерины Васильевны. К счастью для нее, Юлий Помпеевич не забыл вечеров в неаполитанском палаццо. Тридцатипятилетний рыцарь считал, что теперь ничто не мешает ему соединить свою судьбу с прелестной вдовой. Он обратился к Папе с просьбой снять с него обет безбрачия. Положительный ответ из Ватикана окрылил влюбленных, и осенью 1798 года Екатерина Васильевна об­венчалась со своим графом, принявшим российское поддан­ство. Старик Державин пропел новобрачным прочувство­ванный гимн:

Диана с голубого трона, В полукрасе своих лучей, В объятия Эндимиона Как сходит скромною стезей, В

хитон воздушный облеченна, — Чело вокруг в звездах горит, — В безмолвной тишине вселенна, На лунный блеск ее глядит...

Как однажды было замечено: «Повторная свадьба — это триумф надежды над опытом». Хотя вокруг и погова­ривали, что из этого союза ничего хорошего не получится, надежды Екатерины Васильевны на полнокровное супру­жеское счастье начинали сбываться.

Казалось, чем можно удивить обладательницу шкату­лок, полных дядюшкиных бриллиантов? Но Юлий Помпеевич показал себя знатоком женской психологии. Пре­зенты жене как знак любви им делались по поводу и без повода к зависти петербургских дам. На один из новогод­них праздников Екатерина Васильевна получила знамени­тые драгоценности, принадлежавшие некогда Марии-Антуанетте. Они имели астрономическую стоимость, и граф Литта не без гордости заявлял: «Только я во всей империи могу производить подобные расходы, платить на­личными, и только я во всей империи могу похвастаться тем, что никому не должен ни одного гроша».

Стоит отметить, что желание порадовать супругу сюр­призами такого рода с годами, как это часто случается, не убывало.

 Осенью 1823 года супруги Литта отмечали серебряную свадьбу. Екатерина Васильевна, которой пошел уже седь­мой десяток, могла в очередной раз подразнить велико­светских подруг поистине царским подарком, полученным от мужа. К.Я.Булгаков, сообщая брату столичные новости, писал по этому поводу: «Третьего дня было 25 лет же­нитьбы графа Литты. Он подарил жене диадем жемчуж­ный со всеми принадлежностями ценою в 280 тысяч. Что всего замечательнее — это то, что чистыми деньгами тот­час за него заплатил. Ужасно как богат!»

Однако вернемся к началу второго супружества Екате­рины Васильевны. Как всякой матери, ей было, конечно, приятно, что муж относится к ее двум дочерям с истинно отцовской нежностью.

Благополучие в семействе не нарушила и временная опала, отторжение графа от государственных дел. Супруги уехали в деревню, и вот тут-то Екатерина Васильевна могла убедиться, какое сокровище ей попалось в руки.

Хотя она и была сказочно богата, но ее огромные вла­дения, никогда не знавшие хозяйского глаза, постепенно захирели. И вот энергия нового мужа забила фонтаном. Бывший мореход и дипломат почувствовал вкус к иным занятиям. Он начал разводить породистый скот и лоша­дей, организовывал мануфактуры, строил винокуренные заводы. Все плодилось, произрастало и давало прибыль. В короткий срок граф утроил семейные доходы. Он не без гордости писал на родину: «У моей жены много владений в России, в Малороссии и в разных польских губерниях. Границы только одного имения — того, в котором мы сейчас находимся, — протянулись на триста шестьдесят тысяч верст. Оно занято бескрайними рощами строевого леса и плодородными пашнями... На каждый акр пашни приходится от шести до восьми голов крупного рогатого скота. Это вам дает представление о размерах наших вла­дений».

Однако вовсе не процветание «наших владений» заста­вило измениться жену графа Литты настолько, что прежние поклонники меланхолической нелюдимки ее не узнавали. Вот что делает любовь, даже несколько запоздалая, — Екатерина Васильевна обернулась обворожительной свет­ской женщиной. Она напрочь отказалась от прежних чуда­честв и в свои почти сорок выглядела ровесницей дочерей.

Те уродились в мать, прелестные, с кошачьей грацией, природной способностью очаровывать и с большой склон­ностью извлекать из жизни все возможные удовольствия. Женихи кружили вокруг богатых наследниц, как пчелы вокруг улья с медом. Но надо же было такому случиться: и Екатерина, и Мария влюбились в одного и того же че­ловека. Это был Павел Пален, сын известного своей при­частностью к убийству императора Павла I графа Петра Алексеевича Палена.