Красавицы не умирают

Третьякова Людмила

Сказочные королевские дворцы, буддийские храмы и тропическое солнце, отражающееся в позолоте их кровель... Бангкок начала века был потрясающе экзотичен. Но только что приехавшей жене сиамского принца не удалось позна­комиться с его достопримечательностями. На целый год Ка­тя сделалась затворницей замка Парускаван: король с коро­левой отказались знакомиться с ней. Из этого следовало, что в Бангкоке не было ни единой семьи, ни единого дома, где принц мог бы появиться со своей женой.

Хорошо, что Парускаван был окружен большим са­дом — Катя разводила здесь цветы. В роскошных апар­таментах дворца у нее появились любимые уголки, где она старательно учила тайский язык.

Ее выдержка и деликатность заслуживают

высшей оценки: Катя нашла в себе силы отойти в тень, не выка­зывая раздражения, не претендуя ровным счетом ни на что. Понятно, как нелегко это давалось. К тому же у Ка­ти характер был достаточно твердый, самостоятельный и решительный. Разве все прежнее — жизнь в чужом Пе­тербурге без малейшей опоры, поездка на фронт и даже само необычное замужество — не говорит об этом? Таким натурам нелегко дается компромисс, они обычно стараются переломить обстоятельства, а не подлаживаться под них. Остается предположить единственное — поведением не­званой бангкокской гостьи руководило глубокое чувство к мужу, желание упрочить союз с ним.

«Блокада» была прорвана неожиданно. Что удивитель­но, инициатором этого стал не свекор Кати — мужчинам в таких случаях свойственна бОльшая, чем женщинам, снисходительность, — а свекровь. Быть может, именно безупречное поведение невестки — в том, что в Парускаване у королевы были свои «глаза и уши», не стоит сом­неваться, — повлияло на ее решение сблизиться с избран­ницей сына. Как бы то ни было, но в один прекрасный день Лек услышал от матери, что ей хотелось бы, чтобы невестка носила не европейский наряд, а то, что принято у сиамских женщин, — брюки и блузку.

Катя не преминула воспользоваться шансом «навести мосты»: «Не будет ли королева столь любезна, чтобы вы­брать материю по своему вкусу?» Через несколько недель Парускаван увидел в своих стенах королеву Саовабху, приехавшую навестить жену сына. Это была безусловная Катина победа...

Екатерина Чакрабон-Десницкая с сыном Чулой

На одной из фотографий повзрослевшая Катюша Чакрабон-Десницкая, уже убравшая свои знаменитые косы в высокую «дамскую» прическу, изображена с очарователь­ным малышом в белом мундирчике с погонами. «Я родил­ся 28 марта 1908 года, в субботу, в 11.58 вечера. Точное время известно потому, что отец весьма тревожился, что я появлюсь на свет в воскресенье. Он, как и его брат Вачиравут, родился в субботу, поэтому оба этой цепочке сов­падений придавали некоторое значение. Отец следил по часам. Я весьма доволен, что мой первый поступок на этой земле не расстроил его».

Так вспоминал о своем появлении на свет Чула Ча­крабон, что значит «Чакрабон-младший», — сын Кати и Лека. Кто был совершенно без ума от радости, так это королева Саовабха: родился ее первый и единственный внук. Чула, вспоминая безудержную бабушкину любовь, признавался, что стал «самым великим ее фаворитом». Бабка-королева полностью сосредоточилась на внуке, не желая принимать во внимание его родителей. Каждый день она должна была видеть мальчика, а когда тот под­рос, брала его на ночь в свою спальню.

Король же оказался крепким орешком. Чуле исполни­лось два года, когда тот впервые пожелал познакомиться с любимчиком королевы Саовабхи. Свидание превзошло все ожидания. Король растаял. «Сегодня видел своего вну­ка... — говорил он жене, стараясь скрыть волнение. — Я его сразу полюбил, в конце концов он же моя плоть и кровь и внешне совсем не похож на европейца».

Король отнял у себя много счастливых мгновений, по­тому что, едва познакомившись с внуком и ни разу не увидев своей русской невестки, вскоре умер. На престол взошел старший

брат Лека Вачиравут, который официаль­но признал Катю супругой Лека, а Чулу — королевским принцем. Кроме того, воцарение неженатого бездетного брата давало Леку надежду на трон. Екатерина же Ива­новна в этом случае становилась повелительницей Сиама...

Безусловно, рождение Чулы, официальное признание брака принца вдохнули в семейную жизнь супругов новую струю. Екатерина Ивановна заняла заметное положение в столичном обществе. Ее дворец Парускаван как бы соеди­нил традиции Европы и Азии. Еду здесь готовили русские и сиамские повара. По желанию любимой жены Лек обо­рудовал дворец техническими новинками того времени. Он широко принимал гостей, да супруги и сами не засижи­вались дома. В 1911 году они совершили путешествие по Европе, их радушно встретили в Петербурге. Катя побы­вала в Киеве, где получила полное прощение от своего единственного дяди, не одобрявшего экстравагантного бра­ка с восточным чужестранцем. Эти радостные киевские дни дали Екатерине Ивановне почувствовать то, что она старалась заглушить в себе: нет, Сиам не мог заменить ей родины, а роскошь Парускавана давила своей вычурно­стью и пышностью. По сути, заплети она свои волосы в две рыжие, сводившие с ума гимназистов косы и погляди на себя в зеркало, она бы подумала, что ее «сиамский ро­ман» лишь сон. Даже организм Екатерины Ивановны от­торгал новую родину. Записные книжки Лека спустя семь лет после брака начинают полниться пометками о нездоро­вье жены. Порой это вызывает его досаду: жена укло­няется от путешествий, развлечений, ее словно тяготит об­раз жизни, который вполне устраивает его. Стоило жене сиамского принца покинуть Киев, где все ее помнили как Катюшу Десницкую, как в городе родилась легенда.

Константин Паустовский, хранивший в сердце прелест­ный облик синеглазой девушки, в своей повести «Далекие годы» спустя почти полвека писал: «Придворные ненавиде­ли королеву-иностранку. Ее существование нарушало тради­ции сиамского двора... Они решили отравить королеву, по­правшую древние привычки народа. В пищу королеве нача­ли постепенно подсыпать истертое в тончайший порошок стекло от разбитых электрических лампочек. Через полгода она умерла от кровотечения в кишечнике. На могиле ее король поставил памятник. Высокий слон из черного мрамора с золотой короной на голове стоял, печально опустив хобот, в густой траве, доходившей ему до колен. Под этой травой лежала Катюша Десницкая — молодая королева Сиама».

* * *

Екатерине Ивановне не было суждено стать королевой Сиама. Но злодеи придворные и битые электрические лампочки были тут ни при чем. То чувство, которое преж­де наперекор всему делало Катю и Лека счастливыми, стало тускнеть и истончаться. Драматичность положения Кати усугублялась тем, что семейные нелады застали ее в чужой стране, с чужим языком, без тех людей рядом, ко­торых принято называть «своими».

Самому ли принцу приглянулась принцесса Чавалит, или придворные решили, воспользовавшись моментом, «заменить» чужестранку — неизвестно.

...Миф о якобы ничего не подозревающих женах на­верняка придуман мужчинами, сомневающимися в женской интуиции: запах измены Катя уловила со страниц писем Лека. Они догоняли ее в путешествии, в которое она на сей раз отправилась одна. Муж писал о принцессе Чава­лит как об очаровательном ребенке. Жена же обнаружила здесь шифрограмму задетого за живое мужского сердца.

Вернувшись, Катя должна была признать: у нее по­явилась соперница. Пятнадцатилетняя принцесса Чавалит, похожая на статуэтку, грациозная и веселая, действительно могла увлечь кого угодно. Лек, и раньше ничего не скры­вавший от жены, писал ей, что проводит время в моло­дежной компании, где царствует Чавалит. Теперь же принц признался — он не может не видеть Чавалит. Но и Катю потерять не хочет.