Краски вне линий (фанфик Сумерки)
Шрифт:
Она сжала челюсть и посмотрела на меня.
– Скажи мне, что любишь меня сильнее, чем этого ребенка, – бросила она мне, и в ее взгляде сейчас не было ничего человеческого, глаза были мертвы.
Боже. Это единственная вещь, сказать которую я не в состоянии. Даже если меня будут заставлять под пытками.
– Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО люблю тебя, …Виктория…, – мой голос был тих и слаб, и я смотрел на свои ботинки.
Она дернула меня за подбородок и заставила посмотреть на себя.
– «Я люблю тебя больше, чем свою дочь», – произнесла она медленно, ожидая, пока я скажу
Я не мог даже ПОДУМАТЬ об этом, чтобы меня не затошнило.
Я люблю тебя…, – я задохнулся… и почувствовал изо всех сил рвущиеся наружу слезы, …сердечко Кэти в ближайшем будущем будет разбито, и я, черт возьми, ничего не мог с этим поделать.
– Ты такой СЛАБАК, – она нахмурилась, – Следуй за мной! И поторопись! Я жду не дождусь, когда моя плеть встретится с твоей голой задницей!
– Ее сердце будет разбито, если мы просто не появимся там! – сейчас я умолял ее как собака, и из-за крупных слез, капающих из моих глаз, я ничего не мог видеть, когда последовал за ней. – Пожалуйста, Виктория, умоляю тебя, …я знаю, что не заслужил этого, но, пожалуйста, позволь мне полететь, …всего на один день! Я клянусь, что вернусь прямо двадцать шестого! Я сделаю все, что ты хочешь, что угодно!
– Позволь мне прояснить кое-что для тебя, ты, бесполезная маленькая шлюха! – с негодованием сказала она, поднимая указательный палец вверх, – Ты моя собственность, ты И ТАК сделаешь все, что Я СКАЖУ тебе и в любое время, когда Я СКАЖУ! Не торгуйся со мной! Ты МОЙ! Точка. Если я говорю, что мы не летим, значит, мы не летим, …ты – МОЯ СУКА, и ты будешь делать то, что я тебе скажу! И сейчас мы едем домой, чтобы мамочка смогла избить тебя до бесчувствия.
– Но если бы мы просто полетели…, – начал я снова, и она вышла из здания аэропорта, окликая такси.
Я оглянулся на здание и громко зарыдал, и мне было похуй – видит или слышит меня кто-нибудь или нет, …мое сердце было разбито, …это была самая большая жестокость, которую она могла мне сделать… бросить мою мечту мне в лицо, а затем вырвать ее у меня в последнюю минуту. Мне хотелось лечь здесь и умереть.
– Эдвард! – позвала Виктория, и я почувствовал, как моя голова повернулась в ее направлении. Я даже не побеспокоился о том, чтобы спрятать боль, написанную на моем лице, когда я взглянул на нее.
Она ждала, стоя у такси и рявкнула:
– ИДИ СЮДА!
Я даже не осознавал, что делаю, но я покачал головой и услышал свои слова:
– Я не могу. Я не могу поступить так с ней, Виктория. Пожалуйста, пойдем со мной. Все будет хорошо, я клянусь.
– СЕЙЧАС ЖЕ, ЭДВАРД! – в ярости крикнула она, и ее глаза были полны яда.
– Я никогда ни о чем не попрошу, Виктория! – крикнул я, и слезы полились из глаз, – Я все терпел, …я ИСТЕКАЛ КРОВЬЮ ради тебя! Меня лапали руки незнакомцев, но я никогда не жаловался! Но это пиздец! Я не могу огорчить ее, Виктория, не могу. Мне нужно лететь.
– Не беспокойся, малыш, – Виктория достала свой мобильный, – Я привезу ее сюда.
И она набрала номер и указала на меня пальцем.
– Привет, это я, – сказала она с улыбкой, – Привезешь мне ребенка Эдварда, ладно? Завтра утром я
– НЕТ, ВИКТОРИЯ, НЕ НАДО! – я подлетел к ней, хватая за ту руку, в которой она держала телефон, – Я поеду с тобой домой, …поеду, …пожалуйста, не делай этого!
– Милый, – сказала она в трубку, – Отбой. Все отменяется. Веселого Рождества. Будь умницей.
И она нажала «отбой», уставившись на меня.
– Сажай свой зад в машину, – прорычала она мне, и я тут же последовал за ней на заднее сиденье.
Я плакал как ребенок, пока мы отъезжали, …и водитель такси всю дорогу смотрел на меня в зеркало заднего вида, не задавая ни единого вопроса.
– Заткнись, сука, – Виктория откинулась на спинку сиденья и взглянула в окно, – Блядский мягкозадый ублюдок, …он думал, что всему научился. Вот дерьмо! Кажется, нам с ТОБОЙ предстоит еще масса работы…
Я лишь продолжал плакать и смотреть из окна на улицы, по которым мы ехали, …и слышать плачущий голос Кэти, такой же, как у меня.
– Папа, ты обещал, что приедешь! – я продолжал мысленно представлять его себе, – Ты соврал! Я ненавижу тебя! Ты больше не любишь меня?
Наконец, я наклонился вперед и вцепился себе в волосы, дергая их снова и снова, думая о том, как я объясню ей все это по телефону, …и как она отреагирует. Бен надерет мне задницу за это.
Но вышло даже хуже: когда мы приехали домой, Виктория даже не дала мне позвонить Кэти, чтобы сообщить ей, что мы не приедем. Она сказала, что не даст мне звонить до двадцать шестого декабря. Это было моим наказанием за непослушание в аэропорту и за то, что я дважды сказал «НЕТ». Два дня без права на телефонный звонок. В дополнение к тому, что два дня мне придется терпеть всякое дерьмо от нее и ее бесчисленных приятелей-доминантов.
Я продолжал умолять ее о телефонном звонке Кэти, …и когда я говорил об этом, кто-нибудь затыкал мне рот кляпом в виде мяча, …или еще каким-нибудь смешным предметом. Когда наступила полночь, Виктория сообщила мне, что наступило Рождество. Я был подвешен на веревки в нескольких дюймах от пола, голый и связанный по рукам и ногам, с колпаком Санты на голове, …и с полным ртом леденцовых тросточек, … некоторые из них торчали изо рта крюками наружу, а некоторые – крюками внутрь. Я весь дрожал, покрытый рубцами и тонкими полосами, кровь из задницы сочилась по моим бедрам, когда Рейвен открыла новую коробку леденцов со словами:
– У него во рту сейчас две коробки леденцов. Он не уронил ни одной.
Рейвен развернула меня, толкая за плечи, и комната закружилась у меня перед глазами, пока я вращался вокруг собственной оси. Я был рад, что до этого почти ничего не ел, иначе бы меня стошнило.
– У него большой рот, – Виктория наблюдала за мной, стоя в двух футах от меня и медленно двинулась ко мне, останавливая мое тело, чтобы оно больше не вращалось, и с легкостью ущипнула меня за яйца. Я приглушенно простонал, пытаясь не выронить изо рта леденцы, …уставившись на Рейвен, которая начала вскрывать новую коробку и сорвала обертку с первого лежавшего там леденца.